— Всякий раз приходится выслушивать проповеди и наставления этих «мудрых мужей», — проворчала травница, — хотя они даже не в силах запомнить простейший кодекс Талута.
Лили хмыкнула. Изо дня в день она постигала основы законодательства, изучала своды дворцовых правил, этикет, географию, изящную словесность, гербы, девизы и фамильные древа знатных семейств лишь для того, чтобы в конце вечера получить очередную взбучку от пронырливых и престарелых учителей. И это несмотря на то, что она никогда не совершала ошибок, запоминая каждую деталь в безупречности!
— Придётся стиснуть зубы и потерпеть, если ты действительно хочешь стать секретарём и верной помощницей Его Величества, — прошептал Бел-Атар, кажется, уделяющий куда больше внимания чертежам, чем собеседнице.
Вначале Лили не особенно вдохновилась предложением Нин-дар-дина. В конце концов, маг-король, как и все корыстные, лишь хотел использовать её способности в собственных целях, однако потом девушка осознала все прелести, и все возможности своего нового положения. Пока она изучала старинные пакты, договоры и списки, то нашла неимоверное число погрешностей и ошибок, которые, с её лёгкой руки, вскоре можно будет полностью исключить. Тем более, Сэль Витар показал себя как участливый и деятельный правитель, куда больше интересующийся благосостоянием подданных, чем скоплением личных гор из золота или обогащением без того процветающей знати. Однако, ему пригодятся союзники, которые поспособствуют сохранению хрупкого баланса между магом-королём, власть имущими вельможами и простым народом.
Только Лили могла безошибочно запомнить расписание Его Величества на день, бегло взглянув на него одним глазком. Многим уже пришлось не по нраву, что Сэль продвигал талантливую и образованную Неридэю Аон на пост донга от дома Тёмным Ручьёв. Впрочем, многие же восприняли это назначение как злую шутку, насмешку, порочащую честь, или своего сорта расплату за преступления родни четвёртой госпожи Аонов.
Так было до тех пор, пока двор замка не наводнили другие «вторженцы», вроде иностранцев, или безродных девиц из деревень.
— Думаешь, тебе нелегко? — хмыкнул Касарбин, наконец оторвавшийся от пергамента. — Его Величество желает иметь точную и достоверную карту звёздного неба, а всё, что у него есть сейчас — это сборище какого-то суеверного бреда и…
— Погоди, — перебила Лили молодого человека, — у Его Величества ведь был достопочтенный астролог.
— Вот именно! Астролог! Это шарлатан! — мгновенно вспылил и взорвался криками Бел-Атар. — Астрологи — мошенники, внушающие людям суеверный вздор, что далёкие и недосягаемые звёзды могут как-то повлиять на их жизнь посредством «волшебной силы»! А астрономы — это уважаемые учёные! Они…
И дальше свежеиспечённый королевский звездочёт пустился бы в долгие излияния о том, как надлежит правильно измерять углы между небесными светилами, как переносить свои наблюдения на плоскость карты, и что внимательное изучение движений солнца, Дион и Цер даёт не только точные представления о смене сезонов и календарном дне, но и может запросто предсказать будущие затмения. К счастью, его речи прервали на корню: из глухого закутка, того, что теснился во мраке рядом с высоким стрельчатым окном, занавешенным плотной тканью, раздался дерзкий и звенящий голос:
— Воистину, всё подтверждается. Ибо ты, Касарбин, тоже по профессии потомственный мошенник и шарлатан, и гляди, чем занимаешься теперь? Нынче тебя полагается звать не иначе, как «астроном». Так что, сдаётся, что не велика разница!
Тяжёлая бархатная штора откинулась в сторону, выставляя напоказ светловолосого господина в замысловатом и богатом наряде в тёмных тонах, кресло которого ютилось за занавеской прямо возле окна. В руках у него значилась книга, он читал.
— Момо! — удивлённо воскликнула Лили. — Не знала, что ты здесь… чего ты там прячешься?
— Как не странно, яркий свет опасен для книг. Но тьма вредит глазам, так что! — актёр беззаботно помахал ей древним фолиантом.
Теперь, когда раскрылась личность Лана, ему больше не было нужды притворяться и постоянно ломать комедию. Хотя, конечно, от старых привычек трудно отказаться, и голубоглазый, белокожий красавец до сих пор любил играть на публику.
Его аккуратно расчёсанные и приглаженные волосы разделял косой пробор налево, пряди спускались на лоб и брови, а справа убирались за ухо, что ещё сильнее подчёркивало причудливость нарядов: прочный камзол до колен из кожи и чернильного бархата венчался на одном плече ворохом тёмных, тонких и длинных перьев, что отливали на свету то бирюзовым, то изумрудным цветом. В ушах щёголя блестели серьги из прозрачного хрусталя, от чётких граней которых отряжались яркие блики, задевающие его изящный нос и точёный подбородок.