Вся честная братия добралась до предместий Исар-Динн уже на закате, как и предсказывал Момо. Гвальд, Лили и иноземец вышли за пределы внешней городской стены, дабы проводить в путь двоих бессмертных — Полярную Лисицу Ирмингаут и Лана Кер-Велина по прозвищу Момо, и каждый восседал на собственном коне.
Глава и Момо снарядились в долгое наземное путешествие по целому полуострову Элисир-Расар; сквозь тенистые дубовые леса, через быстрые реки и сухие долины, рядом с возделанными полями и бесплодными пустынями, и даже мимо наивысших горных вершин, однако многого с собой странники не брали.
На плече Момо вился его новый любимец — подросший хорёк Фавн с белоснежной шубкой, а серая в яблоках кобыла терпеливо дожидалась хозяина, который прощался с членами братства Белой Семёрки как раз тогда, когда закатное солнце окрасило кору местных деревьев в золотисто-медовый, будто превратив её шероховатости в сколы карамели.
Гвальд и Лан пожали друг другу руки, после чего добродушный и сердобольный мастер не выдержал: он схватил актёра в охапку, поднял над землёй и покрутил, туго сдавливая тому лёгкие своими могучими лапищами.
— Ты… меня… задушишь, — прохрипел пострадавший, и Гвальд резко отпустил несчастного.
Момо ловко оправил роскошные одежды, после чего ехидно проговорил для мастера дежурную присказку:
— Там, где ты господин — там я госпожа, — и, сложив ладони на груди в молитвенном жесте, поклонился собеседнику.
— Прекрати, — фыркнул новоявленный начальник ночной дворцовой стражи. — Не вздумай пороть такую чепуху в какой-нибудь захудалой таверне на тракте! Зубов потом не соберёшь!
Актёр, нахально улыбаясь, постучал себе по носу, намекая на то, что отныне он будет «пороть» лишь то, что пожелает, а затем переключился на Бел-Атара. Эти двое уже обменялись всевозможными напутствиями и тайными посланиями задолго до часа прощаний, поэтому Касарбин молча передал Момо подозрительный свёрток. Руки актёра сразу потянулись к тесёмке, но молодой человек его предупредил:
— Не сейчас, откроешь это в дороге.
Тем временем Ирмингаут уже распрощалась и с Гвальдом, и с Лили, и сидела верхом на лошади, жестами подгоняя нерасторопного спутника. Момо пальцем подманил Лили, и травница, расправляя на ходу складки на платье из тонкого бархата, обречённо побрела в сторону бессмертного.
— Ты, что, слёзы лить вздумала? — выдал Лан, поднимая вверх одну бровь и надменно скалясь. — У тебя глаза опухнут, будешь скверно выглядеть.
Однако Лили накинулась ему на шею и крепко обняла со словами:
— Ты навсегда останешься для меня братцем.
— Послушай, Лили, — уже серьёзно прошептал Момо, оплетая спину травницы и прижимая её к себе. — Раньше у меня, точно так же, как и у тебя, была совершенная память. Близкие говорили, что я злопамятный и мелочный, но я просто помнил всё таким, каким оно было. Абсолютно всё… плохого в мире больше, что поделаешь? Потом кое-что приключилось, и я внезапно потерял эту способность… лица и события прошлого исчезли из моей головы, но я по-прежнему не мог забыть чувства, что они вызвали. Хочу сказать тебе одно: сердце, глаза и слова — не для зла. Может, плохого больше, но хорошее — дороже.
Затем Лан отпрянул от девушки и быстро вскочил в седло. Бессмертный то ли не хотел нарушать впечатляющий эффект от собственных речей, то ли просто был верен привычке всюду лицедействовать, и потому желал удалиться в самый напряжённый момент.
Ирмингаут и актёр медленно тронулись в дорогу, однако провожатые не спешили покидать свои наблюдательные посты. Момо обернулся и крикнул через плечо:
— Поторопитесь! Вам ещё омут пересекать на обратном пути! Там опасно ночью!
— Мы, по старой памяти, завалимся в какую-нибудь известную таверну! — криком же ему отвечал громогласный Гвальд, пока Лили и Бел-Атар махали руками в воздухе. — Не переживай за нас!
— Данный завет исполнить сложно, — серьёзным тоном вымолвил Лан, уже сидя прямо и глядя строго вперёд.
Его последнюю фразу слышала только Ирмингаут, которая целый день перед отбытием провела в компании Барадульфа и Его Величества, а теперь её снедали сожаления, попеременно с печалями и беспросветной тоской. Она заунывно взирала на пыльный тракт сквозь предместья Исар-Динн, и ничто не радовало её сердце.