— Слушай, зря ты отправилась со мной, — хмыкнул Лан, пожав плечами.
По его одеждам ползал хорёк, который вскоре улёгся на бедре бессмертного, свернувшись в клубок.
— Мне не нужна защита, ибо я здесь — величайший маг.
— Да знаю я, заткнись уже. Я преследую собственные цели.
— Как грубо, — фыркнул парнишка, развязывая наконец тесьму на свёртке от Касарбина. — О! Неужели это то самое лакомство, которое я столь страстно желал?
Перед Момо предстала маленькая коробочка, полная роскошных, дорогостоящих шоколадных конфет.
— О, небеса, как вкусно! — пробормотал он, предварительно закинув в рот сразу три штуки.
— Ты решил их мигом прикончить?! Все за раз? Как-то нерачительно!
— Что, лучше подождать, когда они испортятся? Оставь меня, старая, занудная женщина.
Лан отправил в рот ещё две конфеты, после чего угостил половинкой своего питомца. Ирмингаут, видя, как щедр и милостив её спутник сегодня, протянула к нему распростёртую ладонь, мол, позолоти и это блюдо по давней дружбе, однако Момо напрочь отказался делиться сладостями с эльфийкой.
— Ты… мне ни одной не дашь?! Ты только что предложил конфету этому вонючему хорьку! — возмутилась бывшая Глава.
— Во-первых, сестрица, это вовсе не «вонючий хорёк», а Фавн, мой возлюбленный питомец, с коим я уже успел заключить прочную связь! Что-то не припомню, чтобы я звал Руби, Сикку или Изумруд, твоих птиц, крикливыми производителями погадок!
Лан замолк и принялся усердней жевать. Всадники уже добрались до излучины дороги, которая заворачивала за покатый холм, усыпанный древними обелисками и украшенный парой-тройкой раскидистых дубов.
— А во-вторых? — поинтересовалась Ирмингаут, останавливая кобылу и засматриваясь на вершину холма.
— А, во-вторых, любезная сестра, я всегда хотел отведать любви Касарбина. Но! Коли мне не улыбнулись звёзды, то я хотя бы по полной наслажусь этими конфетами. М-м-м! — актёр блаженно прикрыл глаза и с удовольствием облизал пальцы. — Так что, даже не мечтай о крошках, я всё слопаю сам! А ты ешь из собственной коробки!
Он метнул в Ирмингаут многозначительный взгляд, правда быстро заметил, куда именно сейчас направлены её кровавые зеницы, и потому отступил без дополнительных нравоучений.
— Будто у тебя коробок мало, покусилась на мою. Алчная и ненасытная. Не-на-сыт-ная!
— Лан, ты уверен, что мы можем покинуть эти земли? — прошептала женщина, и по её лицу пробежался призрак тревоги, подсвеченный тусклыми, фиолетово-лиловыми сумерками.
Теперь Момо замер возле межевого столба. Он глубоко вздохнул и обернулся назад, на темнеющий силуэт столицы, после чего заключил:
— Да, вполне, — и голос его звучал удручающие тихо. — Не скажу, что я до конца оправился. Всё-таки, эта болезнь — хроническая, но недуг умерил пыл, и я могу подняться с постели. Возможно, даже расправить крылья. Пора двигаться дальше. Всему… своё время и свой черёд.
Старинные приятели продолжили путь, и вскоре Ирмингаут опасливо спросила:
— Теперь-то ты можешь мне рассказать, что делал голый и сплошь покрытый грязью на Сломанном берегу после очередного золотого катаклизма, два года назад?
— О! Это весьма забавная история, сестрица! Тогда я…
Голоса двоих странников затухали, пока они медленным ходом продвигались на юг, устремляясь прочь из Исар-Динн. На эту редкую, однако грустную картину издали взирал владыка и местный властелин, Адон, Нин-дар-дин. Сэль Витар Амуин Малидот явился, дабы молчаливо проводить взором ту женщину, что уносила с собой его сердце на чужбину. Он скрывался в обширной тени дуба, стоя на холме, в отдалении от свиты, и сосредоточенно созерцал как на чернеющем небосклоне проклёвывались первые звёзды на сегодня. Среди них должна была вспыхнуть и Ненастная Петина, или Дождливая Мион, как её величали в Мирсварине — настолько благодатном и хлебосольном крае, что даже Сэль не был для него истинным соперником. Ведь Ирмингаут уходила к его границам, оставляя позади и любовь, и принца…
Любовь бессмертного не умирает потому, что освещает его бесконечную дорогу. Любовь смертного не гаснет потому, что она и есть огонь, и путь, и цель. Она — костёр, она — очаг, она последний дом на перекрестии всех стезей. Крепость, где властвуют двое.
Но, видимо, Ирмингаут было не по душе изо дня в день смотреть на жизнь с одной и той же колокольни, ведь сердце странника ищет перемен.
В конце концов, мир смертных — это земли; мир бессмертных, эфемерный и вечно ускользающий, — это горизонт, отсюда всем известный титул эльфийского правителя: Владыка созвездий, Властелин горизонта.