Глава, величественная и прекрасная эльфийка с белоснежными волосами и алыми зеницами, испытывала странную слабость к холодному оружию. Бел-Атар с лёгкостью отметил этот «порок» женщины, ведь сам был грешен тем же. Он сызмальства обожал сабли, мечи и кинжалы, прочёл немало книг о них, изучил массу справочников, и часами мог разглагольствовать о древних и достославных артефактах так, словно лично ковал и зачаровывал их.
Даже наиболее приземлённая в ставке вещь — пища — всегда была на высоте. Здесь обитателям не приходилось изо дня в день давиться одинаковой похлёбкой, и в своё жарко́е они клали настоящее мясо, причём изысканное, вроде оленины, а не какую-нибудь там красную рыбу или дешёвые устрицы, которыми насыщались бедняки. С первой минуты в братстве Касарбин только и слышал, что о всяких диковинках: «виноград», «шоколад», сколько же стоят подобные лакомства на берегах Исар-Динн?
И к чему такое расточительство?
Безусловно, Лили не обращала внимания на различные мелочи. Она уже была довольна тем, что у неё появилась крыша над головой и что её не гонят взашей. А беспокойство Бел-Атара росло по мере того, как весна продвигалась вперёд, увеличивая промежутки света и выбеливая тёмное время. Ночь сокращалась, и солнце всходило на горизонте всё раньше и раньше, что должно было продлиться вплоть до солнцестояния — празднества цветов.
Однако, главная проблема Бел-Атара заключалась в ином: для него почти не находилось работёнки после того, как он починил накладную бороду Онкелиана. Касарбина не приглашали трудиться в лавку, его не нагружали домашними заботами, не допускали на кухню в страхе перед тем, что неумелый повар сожжёт вкусное блюдо, и даже Гвальд не брал его с собой в высотную часть города. У Гвальда и Главы имелись какие-то подозрительные дела на медном холме, но какие именно — не представлялось возможным выяснить. Ходили слухи, что нынче Белая Семёрка спелась с Воинами Вереска, а вот с братством Служителей костей, наоборот, в плохих отношениях. Но Глава считала Бел-Атара слишком рассудительным и… порядочным, а потому не доверяла ему, Гвальд не посвящал приятеля в секреты братства, так как переживал за его благополучие, и чужаку только и оставалось, что слоняться по округе и погружаться в личные раздумья.
Его час наступал тогда, когда звёзды зажигались над башней ставки. К этому времени все члены Семёрки возвращались в дом, затем совместно ужинали, после чего Бел-Атар принимался за собственную задачу: обучал Лили чтению, что было не трудно, право слово, ибо память девчушки действительно была совершенно выдающейся.
Лили, напротив, с самого утра носилась по дому как пчёлка. Она прекрасно сошлась характером с Алхимиком и с жаждой и вниманием поглощала каждую крупицу знаний, что ей предлагал новый учитель. Лили могла заниматься уборкой, ведь Главе особенно нравилось, как эта проворная девчонка складывает её облачения, могла помогать у плиты Момо. Правда, самодовольный юнец довольно быстро спроваживал навязавшуюся прислужницу, ведь ничто не грело его сердце так, как похвала и восхищение. Момо любил принимать хвалебные отзывы об ужине единолично, и поэтому никому бы не позволил помогать… то есть, мешать ему готовить. Он не желал делиться славой за заслуги, но был не против, если Лили мыла посуду.
Иногда Таолили отправлялась в лавку Северона, где с многочисленными работниками сортировала недавно прибывшую одежду, посуду и постельные принадлежности. Порой девчонке перепадала какая-нибудь не очень свежая обновка, которой её награждал Онкелиан или лично мастер. А посему, когда Гвальд брал новую подручную в высокий город, то она с лёгкостью могла изменить собственную внешность: спрятать лицо, накрыться пёстрым платком или закутаться в бесцветное покрывало для того, чтобы её не узнавали, или, наоборот, дабы лучше выделяться в толпе. То же самое проделывал Гвальд.
Вообще, его облик всегда оставался примечательным. В конце концов, разве удастся человеку скрыть поистине грандиозный рост на людских землях, кои не наводняют рослые лунги, араны и эльфы?? Вряд ли, а потому Гвальд даже не пытался. Он играл от обратного, и наряжался вычурно, броско и кричаще. Вчера он значился заезжим купцом, сегодня изображал служителя культа в рясе, а завтра мог представиться прокажённым, главным было одно — не подставлять лицо и тело обличительным солнечным лучам.