Дальше Лили делала несколько пометок, пока вода полностью не высыхала. Почему она не тренировалась писать на листах бумаги, которых у Учёного и Ирмингаут было предостаточно? Трудно понять. Может, не хотела пачкаться в чернилах, может, не желала переводить материалы, или просто не осмеливалась облекать в узнаваемые и зримые слова то, что занимало её мысли, кто знает? В конце концов, народ Элисир-Расара был весьма суеверным, и ревностно придерживался традиций, поэтому вряд ли кто-то из досужих обывателей решился бы написать во «всеувидение»: «я счастлив». Потому что так счастье становится вещественным, оно превращается в лакомое блюдо, распластанное по жертвенной чаше и будто ждущее, когда на его мёд слетятся мухи из различных невзгод и бед. Бесы и злые силы ценят сладкие чувства людей, это — их излюбленный десерт, ведь они также не видят смысла в том, чтобы отравлять уже отравленное, марать грязное или омрачать тёмное и ненастное. Чтобы тьма созрела, ей тоже нужен свет.
С иной стороны, жители Элисир-Расара почитали воды, и пресные и солёные, однако не менее превозносили всевозможные злаки, культурные фруктовые деревья, плодоносящие растения и садовые цветы. И каждому земледельцу было очевидно, что для роста и процветания посевов нужен свет, но корни саженцев покоятся в земле, во тьме, и из тьмы они черпают пищу. Так что, свет подходил для развития, а тьма — для восстановления, она давала жизни силы. В Исар-Диннах даже существовала древняя легенда о сказочном цветке, прекрасном и неуловимом, который распускается лишь ночью, и только единожды в столетие, зато может вылечить любые болезни, изгнать злых духов и наделить особенным здоровьем того, кто изопьёт отвар из него.
Таолили, хоть и была полноценной травницей, что превосходно разбиралась в своём ремесле, знала множество целебных растений и мастерила настоящие лекарства, всё равно до конца не избежала влияния старинных предрассудков. Однажды, когда ей было лет десять-двенадцать, и девчушка ещё толком не понимала, как устроен этот мир, она на пару с наставницей, наной Рутой, отправилась в лес. Вдвоём они искали этот загадочный, волшебный цветок, который в деревне женщин именовался сайном. Впрочем, по большей части целительницы срезали луговые ромашки и колокольчики — важные ингредиенты микстур. Именно тогда Лили испытывала и радость, и возбуждение, и умиротворение одновременно. В дальнейшем, эти чувства улетучились бесследно, но теперь они вернулись снова, будто свежий морской ветер, что разгоняет душный зной середины лета. Кто бы мог подумать?
Сидя в глубоком кожаном кресле в покоях Ирмингаут, Лили мечтательно вздохнула. Она отложила книгу, что изучала, прямо себе на грудь, и взор её устремился в заоблачные дали — ныне ему не мешали ни балки и стропила, ни каменные своды потолков, и даже толща земной тверди его больше не удержала бы в плену темниц и одиночных камер. Более его не привлекали незримой силой почвы, ибо взор тянулся к небу, к свету, подобно всякому цветку.
— Оказывается, Глава, Вы были не до конца откровенны со мной, — игриво прошептала Лили.
Девчушка частенько находилась подле Ирмингаут, потому что ловко умела обращаться с нарядами и волосами эльфийки, могла помочь ей как с умыванием и утренним туалетом, так и с уборкой в комнате. В личных покоях Ирмингаут не любила обременять себя одеждой, таковы были обычаи её племени, и зачастую на роскошном теле бессмертной женщины значились только две повязки — набедренная и нагрудная. И ало-кровавые татуировки, всегда целомудренно прикрытые слоями материи днём, казались такими кричащими и яркими в лучах тусклого свечного света. Глава разоблачалась в компании Лили со спокойной душой, в конечном счёте, так было намного проще. Не волновать же каждый раз Момо, когда ей требуется ещё одна пара рук?
— Что ты там лепечешь? — нахмурившись, проворчала беловолосая эльфийка.
— Я о том, нана, что в прошлый раз Вы не совсем правильно пересказали историю о нимфе, дочери лесного царя, и её избраннике — обычном земном принце.
— Мгм… — промычала незаинтересованная Глава.
Она расположилась на полу среди циновок и подушек и перебирала коробки со старыми документами и памятными безделушками, потому как хотела избавиться от всего ненужного. Такова особенность кочевников — они без зазрений совести и лишних раздумий привыкли прощаться с дряхлым и отжившим своё. Ведь начинаешь действительно понимать ценность вещей, только когда приходится тащить их на собственном горбу в чужие земли.