Б-р-р! Замерз совсем! Что ж он не идет никак! Может, сегодня это… как его... воскресенье, на улице ни одной живой души, кроме меня, дурака! Хотя нет, вон Динка одноглазая прошмыгнула в соседний двор, там для нее и ее четырех слепых сосунков (окотилась она недавно) жилье соорудили из старых матрасов и тряпок. Я несколько раз забегал к ней подхарчиться (ее ведь кормят до отвала, носят ей мясо, и колбасу, и даже «Педи гри» в баночках), так она такой шухер устроила, словно я щенков ее пришел душить! А я ведь, между прочим, не кто-нибудь, а отец, не всем, конечно, но кому-нибудь точно! Но я за это не сержусь на нее, что ж я не понимаю, раз в жизни такое счастье привалило, так держись за него зубами! А вот кого я никак понять не могу, так это людей: то кормят до отвала, ласковыми именами называют, домик вон им соорудили, чтоб не замерзли, а то бьют нещадно и последнее отбирают! Вот недавно бомж Хрипун у Суслика кость, честно заработанную, отнял. Суслик ее три часа у мясников на рынке клянчил, а Хрипун эту кость прямо из его пасти вытянул, гад! Суслик, правда, тоже хорош, нечего варежку разевать, добыл кость, так тащи ее в укромное местечко подальше ото всех, чтоб никто не увидел! Никому доверять нельзя! Это самый главный и нерушимый закон на свете! Больше всего нельзя доверять людям! Никаким, никогда! И Дурачку тоже! Принес он мне недавно сардельки, и пока я их лопал, взял да и провел рукой у меня между ушами, я аж поперхнулся. Знает же, что нельзя меня по башке трогать (на руке вон след остался), а все равно тронул! Отпрыгнул я, не знаю, что делать! Кого другого располосовал бы, не задумываясь, в секунду, а его не могу! Не могу я его тронуть, хоть тресни! А с другой стороны, нельзя позволять... так и стою, как идиот, ни на что решиться не могу, рычу на всякий случай! Вдруг слышу, бормочет он что-то непонятное:
—...уже через неделю! Вот так вот, Лохматый! Я бы, конечно, взял тебя к себе, да только не могу я, у меня дома жена, малыш, Персик (опять про эту сволочь!), как ты там такой будешь! Сам пойми!
Я даже рычать от изумления перестал, он что, думает, что я к нему пойду, чтобы стать шибздиком домашним, шампунем вонять, в железном обруче за палочкой бегать? Что он, сума сошел, что ли? А он продолжает:
— Прости уж ты меня. Лохматый! Я ведь привязался к тебе! Скучать по тебе буду!
И бац, еще раз рукой мне по башке провел, даже ухо потрепал! Да что же это такое! Нельзя так! Р-р-рр Нельзя! Р-р-р-р-р-р! Так нельзя! Нельзя! Никто не должен меня по башке трогать! Это закон! Я его с детства усвоил, с того самого случая! А потом, что значит «привязался»? Это еще зачем? Я к нему не привязывался и не собираюсь! Мне это не надо! Знаю, чем оборачивается! Сколько я таких идиотов уже повидал! Стоят возле метро, дрожат, как цуцики последние, ни хрена не умеют: ни помойку как следует разрыть, ни кость стырить, ни за себя постоять — их и воробей обидеть может! Все ждут, что их хозяин найдет, потому что они «потерялись»! А хозяин, конечно, их ищет и по ним скучает! Ха-ха! Жалко смотреть на них, даже задрать не хочется (мне не хочется, а Крыса, он ничего, не брезгует). Вон, уже несколько дней, крутится у нас один, бывший породистый — японский хин называется, так вот, он все по хозяйке своей тоскует, а она вместо него шиншиллу на поводочке водит! (Пакость такая! Тьфу!) Немало я уже всего прошел в этой жизни, вон вся морда в шрамах, ухо порвано, лапа перебита, еле срослась, зато драться научен насмерть и закон усвоил крепко — «никому не доверять, никого не жалеть, рассчитывать только на себя»! Только так выжить и можно, а если расслабишься, тебя тут же и сделают! А я не хочу, чтобы меня сделали! Не хочу! Так что пусть привязывается к кому-нибудь другому (Персику своему, например), а ко мне не надо! НЕ НАДО! Я не просил!