В 1996 году де Кок принял участие в слушаниях КВСП — комиссия по восстановлению справедливости и примирению. Была такая комиссия, где рассматривались преступления совершенные властями апартеида в разные года. Он стал палачом для многих крупных оппозиционных деятелей. Ему приписывали восемьдесят девять преступлений. Он возглавлял армейское спецподразделение, группу особого назначения С-10, в 1979 году принимавшую участие в войне на территории Родезии и Намибии. После этого подразделение превратилось в «эскадрон смерти», преследовавший противников Национальной правящей партии, как правило членов АНК.
Его в тюрьме навещали родственники убитых им активистов АНК. Он просил прощения. Некоторые простили его, так как он показался им искренним. Так же его посещала психолог, написала книгу о нем. Выходит, что он сам во многом жертва режима. С детства робкий парень, заикающийся, закомплексованный. На войне в Намибии ему, как сейчас говорят, крышу сорвало. Убивали там партизан, забавляясь, упиваясь кровью и страданиями. Считается, что у него был посттравматический синдром. Думаю, это в самом деле так.
Леонид Степанович умолк.
— Занимательный персонаж, — кивнул Олег, рассматривая фотографию. — Интересно, не мог он использовать в своей кровавой работе наработки Бассона?
Архивист пожал плечами. Он, похоже, не собирался озадачиваться проблемами Ермилова. Более того, он напомнил о запросе на Крэйса.
— На Крэйса информация есть, но ее я выдать не могу. Только при особом допуске. Извините.
Олег направился к Сорокину, расстроенный.
— Как работать, Сергей Романович? Это нельзя, то нельзя. В деле Крэйса наверняка можно найти упоминания об анониме.
— Ты что думаешь, там написано — аноним это Иван Иванович Иванов, проживающий по адресу такому-то. Ничего нам это не даст и дело никто не даст. Во всяком случае, на данном этапе на допуск не рассчитывай, — Сорокин помялся. — Николайчук — архивист, сказал мне важное для нас. Связь с разведчиком была утеряна в 1992 году, как раз тогда, когда он передал документы автору письма. Пять лет Крэйс не выходил на связь. Поисковые мероприятия не принесли никаких результатов. А если учесть, что они проводились в девяностые, сам понимаешь, особо тщательными они вряд ли были. Плохое финансирование, нехватка кадров… В прессе ЮАР не публиковались никакие компрометирующие нашего разведчика материалы, стало быть их спецслужбы не вышли на него. Поэтому наши сотрудники, занимавшиеся разведчиком Крэйсом, сделали вывод, что с ним произошел несчастный случай или естественная смерть. Чему, впрочем, тоже нет подтверждений. Дело закрыли и строго засекретили. Есть опасения, что он мог переметнуться на ту сторону. Но, как говорится, нет тела, нет дела. Пока не найдется он, живой или мертвый, с него не смыто подозрение в предательстве. Дело нам не дадут. Не сможем узнать ни биографических данных Крэйса, ни его подлинного имени, ни псевдонима, ни род деятельности, и его донесения нам пока не доступны.
— Почему?
— Странный вопрос, — сухо прокомментировал Сорокин. — Надо работать с тем, что есть. Докладывай, что еще нарыл.
Ермилов с хмурым видом рассказал о репортаже Меркуловой. О Юджине де Коке, связав его с проектом «Берег».
— Предполагаю существование уникальных документов, содержащих секретную информацию о проекте «Берег». Подтвердилось написанное в отчете голландца, что лаборатория называлась Роодеплат. Герман, судя по всему, работал именно там или находился в Роодеплате в тот момент, когда туда приехал Ван Дер Верф. Еще в проекте «Берег» участвовал «Дельта-Джи Сайнтифик» — исследовательский отдел, который возглавлял доктор Йохан Кёкемоэр. В состав этого отдела-фабрики входило пять лабораторий, оборудованных по последнему слову техники. Официально «Дельта-Джи» производила слезоточивый газ, все остальное было засекречено. Активно поддерживали работу над проектом спецслужбы Великобритании и США.
— Вопрос с твоей поездкой в Лондон решен, — удовлетворенно кивнул Сорокин. — Если этот аноним решился бросить письмо, он в принципе намерен избавиться от документов. Будем его искать.
— Иголка в стогу сена, — пробормотал Олег.