Вскоре оператор снял камеру, сложил треногу и, подхватив пожитки, резво двинулся на поиски новых объектов для съемок. Направься он к егерям, они, недолго думая, бросились бы от него бежать, как от прокаженного, благо, обремененный тяжелой аппаратурой, он не смог бы за ними угнаться.
Оператор не обратил на них ровно никакого внимания. Его заинтересовал командный пункт.
Обидно, что все были заняты каким-то делом: артиллеристы колдовали возле орудий, танкисты с серьезным видом высовывались из люков и только егеря были чужими здесь. Им отвели роль слоняющихся без дела дармоедов, что утомляло похлеще, чем самая тяжелая работа. Время тянулось до отвращения медленно, и сколько продлится такое ожидание — ведомо было только руководству, а оно пока хранило молчание и в свои планы подчиненных не посвящало.
Переговоры с равным успехом могли либо затянуться, либо быстро разрешиться, если боевики возьмут и просто застрелят парламентеров, не найдя в споре более весомых аргументов, чем несколько пуль. Тогда уж точно станет понятно, что решение проблемы дипломатическим путем невозможно. От безделья скоро начнешь выть как собака. Впору вспомнить старый армейский анекдот — раздать солдатам кирки и отправить их расчищать до обеда снег. Но до обеда еще далеко, а вот о завтраке подумать стоило. Желудок начинал урчать. Черт, если не вспоминать о еде, он еще, пожалуй, молчал бы с полчаса. Хоть условия и были максимально приближены к боевым, но на походный паек, включавший галеты и консервы, их вряд ли посадят. Марку терять нельзя. Все-таки России принадлежит такое эпохальное изобретение, как полевые кухни.
Всевышний читал мысли капитана.
— Кушать подано, — сказал Голубев.
Полевая кухня появилась, как нельзя кстати, в центре импровизированной площади, по краям которой стояла либо бронетехника, либо палатки, либо орудия, поехала по кругу, как собака, которая ворочается, устраиваясь на лежанку, и только потом остановилась. Из кабины выбрался водитель — он же и повар, вооруженный алюминиевым черпаком, которым умел, наверное, орудовать не хуже, чем древний воин булавой, и мог огреть им особо ретивых гурманов по неразумным головам. Вопрос: что крепче черпак или каска? Черпак он держал в руках с таким почтением, будто это был некий символ власти — эквивалент скипетру или, на крайний случай, маршальскому жезлу.
Повар состоял из нескольких нанизанных друг на друга оболочек. Основой для них служил скелет, на который они и были надеты, наподобие нескольких пальто и курток. Но когда туловище повара поворачивалось, то движение это от скелета не сразу передавалось оболочкам, а постепенно — из глубины наружу. Жирные складки колыхались. Казалось, они прикреплялись к скелету липучками, чуть растягиваясь при каждом движении. Одежда была последней оболочкой, но когда и она приходила в движение, скелет уже начинал следующее, и поэтому тело повара не на миг не замирало. Оно походило на пудинг или медузу. Кожа на щеках надулась. Она могла лопнуть. Глаза заплыли. Остались только узкие щелочки, как у выходцев из юго-восточной Азии. Под подбородком натекли складки. Не меньше трех. Толстые складки жира скопились и на затылке, похожем на старую хоккейную перчатку, на которую нашито несколько продолговатых кожаных подушечек, набитых конским волосом, а у повара они наполнены жиром, точно так, как в горбах у верблюда хранятся запасы на случай голода. Он и без воды сможет обойтись в пустыне. В смысле повар, а не верблюд, если солнце не вытопит из него весь жир.
Машина источала приятный запах, совсем как женщина, за которой тянется шлейф от духов, или как работник кондитерской фабрики, до костей пропитавшийся сладким: шоколадом, карамелью и ванилином, так что, если он попадет к каннибалам, то им не понадобится никаких специй, чтобы приготовить из него чудное, восхитительное угощение.
На этот запах потянулись солдаты, облизываясь и гремя котелками, как коты, почуявшие, что в их миски хозяйка налила молоко или сметану.
— Что бы вы без меня делали? — назидательно, с барственными интонациями в голосе, говорил повар.
— Не тяни, — слышал он в ответ, — ты почему так поздно?
— Вот, никакой благодарности, что вообще приехал. Загнали вас черт знает куда.
Он прямо-таки излучал здоровую жизнерадостность.
— Из горячего — только каша. Рисовая.
Известие это вовсе не вызвало у солдат неудовольствия. Иного они и не ждали. Кислые мины на лицах у них появились бы в том случае, если повар сказал, что у него есть только сухари.