Майоры, будто гуляли, тихо перебрасываясь короткими фразами, забрались на гребень защитного вала, вытащили из чемоданчиков какие-то приборы, Кондратьев не мог разглядеть их — было слишком далеко, немного повертели их в руках, будто это были головоломки. Собрали они очень быстро, с удовлетворением на лицах, спрятали в чемоданчики, захлопнули крышки и спустились с вала. Что же они там делали? Может, чего-то дозиметрами измеряли? Все-таки боевики не раз грозились применить отравляющие вещества, а однажды решились на этот шаг — разлили из цистерны какую-то быстро испаряющуюся гадость. Но получилось в ущерб себе. Ветер переменился и погнал газы прямо на позиции боевиков, а о противогазах они не позаботились. У кого голова на плечах была, убежал вовремя, для остальных… ох, как же они плохо пахли, когда их хоронили.
Появление в лагере офицеров-химиков было вполне объяснимо. Выспрашивать же, чем они занимаются, не тактично. Они-то ведь не пристают с глупыми вопросами, к примеру, к механикам, когда те чинят поврежденную гусеницу. Кондратьев вспомнил старый агитационный плакат времен Великой Отечественной. Он стал классическим и воспроизводится во всех учебниках истории. На нем нарисована женщина в красной косынке и белой блузке. Лицо строгое, а глаза смотрят на тебя так сурово, точно ты уже совершил какое-то противозаконное деяние и теперь тебе надо оправдываться. Такая сдаст органам даже собственного мужа, если заподозрит, что он продался вражеской разведке. Женщина поднесла указательный палец к губам. На плакате надпись: «Не болтай».
Какая будет реакция у этих офицеров, когда он подойдет к ним с вопросом: «А что вы тут делаете, господа?» Могут броситься бежать от неожиданности, а может, вытащат пистолеты и пристрелят любопытного, чтобы с расспросами не лез и делом заниматься не мешал, но скорее не удосужатся даже ответить, посмотрят на него с любопытством, как на забавную игрушку или попугая, выдавшего словесную тираду, которую от него никто не ожидал. Не прельщала Кондратьева перспектива оказаться в таком неловком положении. Смеяться все будут, когда химики уйдут. Он делал вид, что их вообще нет, точно они надели плащи-невидимки. Похоже, химики пребывали в уверенности, что на них действительно такие плащи. Кондратьев не стал разочаровывать их, как сделал это в сказке глупый и несмышленый мальчик, закричавший, что король — голый. На нем на самом-то деле был роскошный наряд — только его не видел никто. Может, если он подойдет к химикам с глупым вопросом, целый научно-исследовательский институт окажется в той же ситуации, что и те портные, которые шили тому королю наряды…
— Поели, можно и поспать, — сказал Голубев.
Он быстро терял интерес ко всему новому, совсем как капризный ребенок, родителям которого приходится каждый день покупать новую игрушку, чтобы их чадо не скучало. Вот прекрасный кандидат на то, чтобы расспросить химиков. Кондратьев хитро посмотрел на Голубева. Тот закрыл глаза, поудобнее откинулся назад, стал что-то напевать. Нет. Пусть живет.
Села они уже не видели, а только часть ведущей к нему дороги, и поэтому заметили вернувшийся парламентерский «газик» только тогда, когда он влетел на позиции, да так быстро, словно была вероятность, что, как только он покинул село, законы гостеприимства закончились и ускорение ему могут придать, влепив ракету в выхлопную трубу. Тогда покажется, что на «газике» установлен реактивный двигатель, а корпус сделан таким угловатым только по одной причине: не дать «газику» взлететь.
Водитель заглушил двигатель, но машину еще протащило несколько метров. Совсем лысые покрышки скользили по снегу, и создавалось впечатление, что вместо колес автомобиль опирается на лыжи. «Газик» еще не остановился, когда его левая дверь отворилась и из салона вывалился полковник, спрыгнул на снег, минуя подножку, лихо оправил форму и поспешил к штабу, едва не срываясь на бег. Участвуй он в соревнованиях по спортивной ходьбе, судьи сняли бы его с дистанции еще до того, как он добрался бы до штаба.
Он прямо светился от переполнявших его радостных чувств. Было чему радоваться. Судьбы кавказского пленника не разделил и ноги от боевиков унес, а то, кто их знает, — спеленали бы, как только он заглянул к ним, да стали бы использовать как заложника или, что еще хуже, как живой щит, за которым можно укрываться от пуль.
С собой парламентеры брали только пистолеты. Испугать ими можно только очень впечатлительных дам. Но и прихвати они хоть станковый пулемет, установленный в кузове или на раме «газика», все равно из села не выберешься, вздумай боевики напасть на них.