Второй изъян имел органическую связь с первым. Король, подобно Карлу I в 1640 г., не смирился со своей новой ролью, а без доброй воли короля падение конституционной монархии было только вопросом времени. Уже в июле 1789 г. Людовик написал «испанскому кузену» Бурбону, что все его действия в будущем следует считать вынужденными. Его молчаливое сопротивление усиливалось; в 1791 г. он отказался подписать «Гражданскую конституцию духовенства», сказав, что это будет преступлением против его христианской совести и коронационной присяги. К тому же после падения Бастилии нескончаемый поток эмигрантов, ищущих иностранной поддержки, предоставлял королю потенциальную опору для реванша. Подозрения в измене подтвердила попытка королевской семьи покинуть страну в апреле 1791 г., беглецов остановили в последний момент в Варение. Короля оставили на троне, но версия о его «похищении» была слишком шаткой, чтобы долго продержаться.
Начиная с 1789 г. сопротивление короля и знати подогревало веру в «заговор аристократии» против революции, и этот синдром отныне способствовал постоянной радикализации последней. Процесс ускорился, когда священнослужителей, ставших госслужащими, обязали принести присягу на верность новому режиму и «Гражданской конституции». Большинство неприсягнувших священников попали в список аристократов — врагов народа.
Напряжённую ситуацию усугубило объявление войны Австрии в апреле 1792 г. За войну сначала выступали жирондисты, жаждавшие добавить революции динамизма, превратив её в крестовый поход против всей «старорежимной» Европы. Войны хотел и король, вероятно, надеявшийся на поражение Франции, которое принесло бы ему освобождение и сокрушило революцию. И действительно, после вторжения неприятеля в страну деморализованный офицерский корпус, состоявший из дворян, воевал из рук вон плохо. Ощущение опасности возросло, когда «герой двух миров» и товарищ Вашингтона по оружию генерал Лафайет оставил свой пост и перешёл на сторону австрийцев. Теперь революции, вне сомнения, угрожал заговор иностранных и отечественных приверженцев «старого режима».
При таких обстоятельствах от ненадёжного короля следовало избавиться, и якобинцы (Жиронда вместе с будущей Горой) использовали для его свержения санкюлотов. Дело устроили с помощью новой «повстанческой» Парижской коммуны 10 августа, которая взяла короля под арест за измену. Новый конституционный «суверен», Законодательное собрание, также прекратил существование (о чём вспоминают реже). 12 сентября этот орган оформил свой роспуск, объявив Францию республикой. Незамедлительно были проведены всеобщие выборы в Конвент, призванный составить проект новой конституции. Все эти шаги сопровождались первым, «стихийным» революционным террором — «сентябрьскими убийствами», которым, по меньшей мере, не препятствовал нарочито бездействовавший министр юстиции Временного правительства Дантон. В данных условиях голосовать осмеливались только убеждённые республиканцы, и в избрании Конвента участвовало всего 10% населения — гораздо меньше, чем выбирало Генеральные штаты в 1789 г.
Суд над королём и его казнь в январе 1793 г. положили начало расколу среди якобинцев на колеблющихся жирондистов и непримиримых монтаньяров. Военная обстановка на фронте ухудшилась в результате вступления Англии в антиреволюционную коалицию с Австрией и Пруссией. Более того, разрастались внутренние мятежи, сначала в крестьянской Вандее, затем в «федералистских», то есть жирондистских, оплотах — Лионе и Марселе. В ответ 31 мая — 2 июня Парижская коммуна и санкюлоты с пушками окружили Конвент и очистили его от депутатов-жирондистов. Летом 1793 г. под девизом «родина в опасности» была объявлена мобилизация в народное ополчение с целью собрать миллионную армию.