Отметим также, что эта революция предполагалась в достаточно далёком будущем (социал-демократическая «программа-максимум»), ибо не надо забывать: во времена Каутского Центральная Европа непоколебимо оставалась псевдоконституционной. Непосредственной задачей социал-демократов (их «программой-минимум») была борьба не только за улучшение жизни рабочих, но и за демократию, которой «буржуазия» не добилась в 1848 г., — неудачу усугубил тот факт, что при Бисмарке либералы Германии отказались от своего «естественного» конституционалистского призвания ради национального объединения под эгидой полуавтократической Пруссии. Таким образом, на окольном германском «особом пути» первоочередная роль марксизма заключалась в том, чтобы заявить претензии на территорию демократии, от которой отказалась буржуазия, и взять на себя лидерство в политической борьбе с политической отсталостью Германии.
Именно эта двусмысленная доктрина «эволюционной революции» в следующие полвека будет известна на Западе под наименованием «ортодоксального марксизма». Надо отметить, что «ортодоксальные» марксисты, даже обладая подавляющим большинством в парламенте, никогда не осмеливались переходить к выполнению своей программы-максимум. И они имели все основания для такой сдержанности: экспроприации, необходимые для осуществления социализма как «некапитализма», привели бы только к сопротивлению и гражданской войне (наглядный пример — судьба Сальвадора Альенде, верившего, что, получив 51% голосов, сможет без боя установить в Чили социализм в стиле Кастро). Поэтому на практике теория эволюционной революции, отстаиваемая ортодоксальными социал-демократами, оказалась столь же утопической, как изначальная Марксова теория революционного «большого взрыва».
Поражение «ортодоксальному» марксизму II Интернационала нанесла Первая мировая война. Во-первых, война окончательно дискредитировала революционность социал-демократов Каутского. Её начало убедительно продемонстрировало, что они — не более чем реформисты, притом ограниченные рамками патриотизма. А её окончание с разгромом Германии наконец привело этих «марксистов» к власти в Веймарской республике, но теперь под началом профсоюзного лидера и партийного бюрократа Фридриха Эберта, которого даже реформистом вряд ли можно назвать. Тем не менее социал-демократы продолжали настаивать, что их движение — единственно правоверное, хотя к тому времени оно подозрительно напоминало «мелкобуржуазную демократию», которую всегда порицал Маркс. И как только программа-минимум социал-демократов, «буржуазная демократия», была без особых усилий достигнута благодаря падению монархии в 1918 г., их максимальная утопия испарилась, уступив место реформизму в русле «государства всеобщего благосостояния». Однако лишь в 1958 г. немецкие социал-демократы признали этот факт и открыто отреклись от марксизма.
Произвести пересмотренную версию марксизма, которая, оставаясь революционной, могла работать в реальном мире, выпало третьему, провинциальному участнику ревизионистской полемики — Ленину. Его дела подробно описаны в следующей главе. Однако его теорию нужно рассмотреть здесь, в контексте породивших её на свет дебатов во II Интернационале. Не стоит забывать, что существует органическая связь между этой теорией и дальнейшей ленинской практикой: как всегда настаивал родоначальник большевизма, «без революционной теории не может быть и революционного движения».
Первым стимулом к деятельности Ленина послужила русская форма ревизионизма, которую её противники заклеймили как «экономизм». Едва марксизм успел акклиматизироваться в России в 1890-х гг., как некоторые товарищи стали советовать рабочим ограничиться экономическими требованиями и оставить опасную политическую борьбу против самодержавия интеллектуалам. Подобная программа отделяла рабочих от революционного движения, воплощать которое в жизнь, согласно Марксу, было их миссией. Такая «ересь» заставила ещё одного нетерпеливого молодого человека, 30-летнего Ленина, сформулировать собственную теорию партии-авангарда.
При этом он, по сути, согласился с Бернштейном, что экономическая борьба рабочих не пробуждает революционного сознания. Но, не в пример Бернштейну, заключил, что цель — это всё, а потому движением к ней надо руководить. Ленинский рецепт против недостатка сознательности у рабочих заключался в отказе от «стихийности» в пользу «профсоюзного» реформизма. Он предлагал насаждать среди пролетариата сознательность «извне», знакомя его с «научной» революционной теорией. Ленин не уставал повторять: «Без революционной теории не может быть и революционного движения». Подобная теория могла исходить только от интеллигенции, организованной в партию профессиональных революционеров.