Это было уже не под силу тем, кто скрывался в лесах, этого не могли сделать одиночки, помогавшие прежде.
Это могла обеспечить только сила — организованная, продуманная, скрытая. И она появилась — революционные национальные комитеты. В Валче, Дражковцах, Дольном Кальнике, Требостове. Они росли, как грибы после дождя, и к лету были уже в половине сел. Двенадцать советских пленных, бежавших из концлагерей, вместе со словаками построили землянки и срубы в Канторе, в этой тихой отдаленной долине над деревней Склабиня. Отсюда легко было быстро уйти и скрыться, а тамошний лесник Бодя был свой человек. Вместе с женой он заботился о том, чтобы партизаны были сыты, дважды в день пек хлеб, помогал, как мог.
— Отец, я пойду к партизанам! — прибежал домой молодой Гамза.
— Ступай! — ответил отец.
— Муж мой! У тебя ум за разум зашел? Пятеро детей на шее! Мило ведь уже может зарабатывать, какая-никакая, а помощь. А ты говоришь «ступай»? Просто так? Бить баклуши в лесу? Дурака валять?
— Лучше уж пусть перебродит молодое вино, — пробурчал отец. — Кто пощиплет немцев как следует, если не такие удальцы? Мы, что ли, седые развалины, смертью забытые? Мило хоть и зелен еще, да любого заткнет за пояс. Вишь, как вымахал — прямо молодой дубок. Мужик будет что надо. Смелым надо расти смолоду.
— Господи! — запричитала мать. — Совсем ты, видать, спятил на старости лет?
«Нет, стену головой не прошибешь, — подумал Мило. — И просьбы никакие не помогут. Лучше уж ничего не говорить. Никому. А так только ссоры получаются».
Ему помогла записка. Но писала ее не королева, как поется в песне. А братиславские паны. Ему надлежало явиться на принудительные работы. Тут уж отец сам сказал:
— Ступай в Кантор, Мило, пока за тобой не пришли. Не то завтра может быть уже поздно.
На сей раз мать не сказала ничего. Только заплакала.
В тот день — как по заказу — приехал из Братиславы брат, он там служил. И привез прекрасный подарок — разобранную винтовку. И рулон карт. Сущий клад. Оружие, значит, есть. Они возьмут винтовку. И карты. И уйдут втроем потихоньку, чтобы никто не догадался. Он, Йожо Медведь, да еще Дюро Дюрик. За ними придет Пало Грегор, солдат-дезертир из их деревни, сейчас он в Канторе. Они соберутся будто бы в лес на неделю, возьмут кое-что из еды. Надо только поосторожней, чтобы старый Олдгофер ничего не пронюхал. Лес-то он знает как никто — недаром лесник.
Все прошло как надо. Пришел Грегор, они спрятали под пальто винтовку, карты, а когда потихоньку выбрались за деревню, то вне себя от радости и волнения, не удержались, вытащили винтовку, зарядили полную обойму — и по лесу весело разнеслись выстрелы: это они прощались со старой жизнью и приветствовали новую. Эхо пролетело над лесом, испуганно раскричались сойки.
До места добрались еще засветло.
Перед ними простиралась большая поляна, Мило бывал тут и прежде. Но сейчас она стала совсем иной: партизаны, лошади, срубы, у самого леса костры. Когда стемнело, они подсели к огню. Поленья трещали, разлетались искры. Откуда-то доносилась песня. Из котла вкусно пахло.
Именно о такой жизни он и мечтал, потому-то и было ему не до сна. Свобода! Он теперь как Яношик![9] Отнимать у богатых, давать бедным. Вот это жизнь!
На темном небе сверкали звезды.
— Эй, новенький! Гамза или как там тебя? Ступай за мной!
— Ну, браток, это или очень хорошо, или очень плохо, — обронил рябой партизан, сидевший с ними у костра.
Мило, то и дело спотыкаясь, пошел вверх по склону за какой-то тенью. Они подошли к избушке, приоткрыли дверь — внутри светло, полно людей. Незнакомые лица.
— Вот он, тот, что карты принес, — подтолкнула его «тень».
Светловолосый великан смерил его взглядом.
Что-то сказал. Мило не понял его.
— Он спрашивает, — перевели ему, — откуда у тебя эти карты.
— Карты? Карты от брата. Из Братиславы. Он солдат, служит там при картографическом управлении. Привез их для вас. И винтовку.
— Молодец, — хлопнул его по плечу светловолосый. — Передай спасибо.
Ему пожал руку еще один, который только пробормотал что-то непонятное, а потом смуглый словак. Его-то, слава богу, Мило понял.
— Назад сам дойдешь, — сказал тот, что привел его сюда.
— Дойду, скажи только, кто эти люди?
— Первый? Величко.
— Величко?
— А что?
— Ну а второй?
— Это француз.
— Француз? Что, тут и французы есть?
— А почему бы нет?
— Ну а последний?
— Так ведь это Жингор. Ну иди, ты ж, наверно, слышал: много будешь знать — скоро состаришься.
9