— Что ты тут ищешь? — спрашивают.
— Птичек! — Мне на ум не пришло ничего лучшего.
— Чех? — интересуются.
Мне нечего было скрывать. Поэтому я спросил, где я.
— В Петровице.
Они увидели, что мне это название ничего не говорит. Поэтому добавили:
— У Велькой Бытчи.
— В Словакии! — счастливо воскликнул я.
— А где же еще? Ты голоден?
Расстелили на траве платок, угостили меня хлебом и салом. Я спросил, сколько я должен, и вытащил эти протекторатные бумажки.
— Ничего, — ответили они. Один из них вскоре ушел, а через час вернулся.
— Пойдем со мной, — проворчал он.
Он вел меня по лесам, лугам, минуя дороги, тропинки, избегая деревни, пока мы не подошли к какому-то строению. Такое странное что-то — не дом и не сарай.
— Подожди здесь, — приказал он и исчез.
Можете себе представить, что в голове у меня бродили всякие мысли. Что это за люди? Куда это они меня привели? Не выдадут ли меня жандармам? Уйти или остаться? И тут я сказал себе: «Перехитри их. Подойди немного к опушке леса и посмотришь, что будет». Я накинул на плечо лямку рюкзака, сделал несколько шагов, и в этот момент у меня за спиной раздалось:
— Куда это, молодой пан?
Я даже дышать перестал — ну, думаю, это конец, жандармы. Мне стало ясно: все это время, что я размышлял о своей судьбе, за мной откуда-то наблюдали. У меня была наготове отговорка, что я заблудился, мол, на прогулку пошел, но я и сам понимал, как это смешно. Да отговорка и не понадобилась. Из-за стены строения показались двое, потом еще третий, они обступили меня и велели сесть. С минуту разглядывали, а потом один спросил:
— Так ты, значит, пришел искать птичек? И хочешь их найти?
— Хочу, — кивнул я.
— А откуда ты пришел их искать?
— А вот оттуда, из-за гор, — махнул я рукой за спину.
— А как тебя звать?
Я вытащил из кармана немецкую кеннкарту, и они присвистнули.
— По-немецки говоришь?
— Конечно.
— Ну, расскажи нам о себе. Как следует, по порядку. Кто ты. Что ты. Откуда ты. Как это, что у тебя немецкая кеннкарта. Посмотрим, что у тебя в рюкзаке и что при себе. Можешь начинать.
У меня не было выбора. Но где-то глубоко внутри все же тлела искорка надежды. «Если б это были жандармы, они бы наверняка отвели меня в город, а не допрашивали здесь, в лесу, в этом страшном здании». И я все поставил на карту. Глубоко вдохнул и начал.
О Копршивнице, где родился. Как после Мюнхена немцы ее забрали в последний момент, так что у нас даже не было времени бежать, хотя граница была метрах в пятистах от нас. Об автомобильном заводе, «Татровке», где я выучился на автомеханика. О дедушке, который работал еще на фабрике, где изготовляли экипажи, и умер от отравления красками — у него открылось кровохарканье. Об отце, который на той же самой фабрике выучился перед первой мировой войной из механика на шофера-испытателя, потом стал гонщиком, объездил всю Европу, был на «ты» с самыми известными гонщиками мира.
Они слушали со все более возрастающим, напряженным интересом. Это подбодрило меня.
— Отец, по его рассказам, испытывал и открытие «Татровки», первый двухцилиндровый автомобиль с воздушным охлаждением — новое слово в мире автомобилей, революция. И зимой в двадцать первом сумел проехать на этой машине из Штрбы до Ломницы. Никто не хотел верить, что он пробился на машине через высокий снег, пока кучера не подтвердили, что он их обгонял. С тех пор эта машина получила имя «татра». А позже и весь завод. Так что все в честь Татр.
Они даже глаза раскрыли от удивления. Закуривали сигареты одну от другой, и мне казалось, что они уже не допрашивают меня, а скорее слушают. Ну, тогда я набрался смелости и выложил все как есть. Как еще год назад я хотел уйти из дома, но отец разгадал мой замысел и воспрепятствовал в его осуществлении. «Есть у тебя совесть? — упрекал он меня тогда. — Или ты не знаешь, что за времена теперь и какой у нас завод?»
Разумеется, я знал все. Завод выпускал моторы для танков и грузовые автомобили. Всюду сплошь эсэсовцы, проверки, охрана. Уйдешь — это значит, что через час это узнает каждый. Отец, гонщик, с утра до вечера испытывал моторы, летом, зимой, в дождь, в снег — на четырех колесах и с открытым кузовом, все время около завода, каждый его знал; брат был конструктором на дизелях. Исчезнуть — значило навлечь беду на всю семью. Концлагерь. Но я хотел бежать. Не мог больше. Только как бы схитрить, чтоб это не походило на побег? «Ага, вот так», — пришло мне как-то в голову. Когда начинали гудеть сирены, предупреждая о воздушном налете, надо было вывезти все готовые машины с завода — таков был строгий приказ. А сразу после отбоя снова привезти их на завод. Машины выводили в основном немцы: тем самым они спасали свою шкуру, потому что быстро оказывались вне опасности, далеко от завода, в то время как мы выбегали из ворот, когда бомбардировщики уже кружили у нас над головой. Но один из эсэсовцев — и на этом я и сыграл — всегда возвращался поздно, через час, а то и через два после тревоги, а это время загорал и купался в реке, поставив машину в укромное местечко. А для меня это был удобный предлог. Я как следует продумал все и подготовился удрать. При первой же тревоге я выбежал с завода и айда туда, где устроился эсэсовец, а когда сирены возвестили отбой, а он все еще купался, я сел в машину и вернулся на ней на завод. Меня спросили, где я взял машину. Я притворился идиотом. Машина стояла у реки, объяснял я, а кругом ни души, тревога уже кончилась, вот я согласно инструкции и привел машину назад. Машины водить я безумно любил, это знали все, это у меня было в крови — я в отца, так что никто не удивился. И все сошло. Но через час эсэсовец пришел пешком на завод и сразу поднял крик — кто у него украл машину. Привели меня, и он сразу: «Dieser Kerl, hat mich bestohlen»[18]. А я на это по-простецки, что я действовал по инструкции, тревога давно кончилась, машина стояла, нигде ни души. Немец знал, что я прав, но это его так разозлило, что он бросился на меня. А какой я вырос — видите сами. Природа не поскупилась, не экономила на мне: рост добрых два метра. Я, как бы защищаясь, отшвырнул его, двинул ему разок как следует — и давай бог ноги. Меня уже не поймали. И теперь всем оставалось думать, что я удрал со страху. Домой я не вернулся. Ночью перешел границу. У знакомого, в Рыхнове, раздобыл еду и деньги, в Горной Бечве мне посоветовали, как попасть в Словакию, и вот я здесь.