Но получали этих солей явно больше, чем расходовали, так что под навесом их скопилось немало, масса, как мне казалось, превышала сотню тонн и приближалась к двум.
— Ты чего такой довольный? — поинтересовался я у своего временного помощника.
— Так жениться буду! — с каким-то восторгом ответил он. По его дальнейшему рассказу получалось, что вчера каким-то образом дошло до сельчан, что та самая тётка, что пыталась лишить меня невинности, осталась теперь вдовой.
— Какая женщина! — восторгался Дикий. — Я её замуж взять хочу! Я хочу, она согласна, Гайк не против! Теперь полгода подождём и свадьбу можно играть.
Уфф… Даже от сердца отлегло. Не ко мне она теперь будет домогаться. А там и вообще в село переедет. Что он сказал?
— Я говорю, буду у уважаемого старосты Ваагна проситься, чтобы в ваш род перейти. Уважаемый Гайк обещал поддержать мою просьбу. И в род принять обещал.
— Так ты что, роднёй мне стать хочешь? — обалдел я.
— Ага! — ухмыльнулся он. — Дядей стану, подзатыльники давать буду. И наставления читать!
И показав язык, убежал за новой порцией материалов. Мы их дробили как можно мельче, а потом я перемешивал в концентрированном растворе поташа. Дикий всё спрашивал, зачем это нужно. Ну и как ему объяснить? У меня и ученики-то после двух лет изучения химии не сразу понимали. Ну как им пояснить, что у гипса произведение растворимости примерно в десять тысяч раз выше, чем у мела? Вот и получается, что гипс потихоньку растворяется, а в осадок выпадает новая порция мела. А растворе поташ потихоньку превращался в сульфат калия.
В оставленном мною времени эту технологию разработали на одном из северных предприятий, но я не успел застать её внедрения. Время от времени я пробовал раствор на вкус. Когда мыльный привкус почти перестал ощущаться, капнул раствором в уксус. Ну да, пузырьков почти не образуется, то есть у меня теперь в растворе почти чистый сульфат калия. Я аккуратно перелил раствор в другой кувшин и обратился к помощнику
— Ладно, жених, пошли к твоей невесте. И кувшин тащи, мне этот раствор упарить надо.
Я упаривал и слушал, как эта парочка пытается нежно ворковать. Ну и прикалывался его описанию недавно выполненной работы. Перепутано было почти всё, по его описанию делали мы явно полную бессмыслицу.
— Нет, Дикий, не пойду я за тебя замуж! — вдруг выдала тётка. — Несерьёзный ты человек. Другой бы уже понял, что Ломоносов сын глупостями не занимается. Если он что-то перемешивает и смешивает, от этого польза большая будет. То соль без горечи, то железо чистое…
— А это ещё неизвестно, насчёт железа! Вдруг кузнецам металл не подошёл? И что тогда? — возразил он.
— А вот мы и спросим его — что тогда. Ты зачем эту ерунду сейчас делаешь?
А почему бы и не признаться? Всё равно технологию я объяснять не стану. А вот цели людям моего рода знать полезно.
— Сладость большую делать буду. Слаще меда получится.
— Вот! — победно воскликнула она. — Я же говорила, что польза будет! А ты спорил!
— Так я же так, в шутку спорил! — заюлил он. — Вот сама спроси, я совсем недавно говорил, что в ваш род проситься буду.
— Говорил! — согласился я. — Собирался перейти и подзатыльники мне давать. Как старший родственник.
— Что-о-о? Гордости рода и подзатыльники? Ты, примак приблудный? Да я ж тебя…
И в сердцах стукнула женишка деревянной ложкой по лбу.
— Как, говоришь, эта еда называется? — снова переспросил Тигран.
— Плов! Ну, вроде как…
— Пилав! — повторил брат.
— Предок советовал, говорил праздничное блюдо будет! Я женщинам объяснил… Вот и… Получилось так.
На привычный мне плов было не очень похоже. Начать с того, что морковка тут была тощей и разноцветной. В нашей деревне растили длинную и тонкую фиолетового цвета. В Долине она была короткой и жёлтой, но потолще нашей. А сородичей, что жили у озера Хураздан, километров на пять ниже по течению нашей реки, морковь была белой, короткой и тощей. Но зато — не такой горькой. Как у нас и Долинных.
Вообще, характеристики морковки были любимым поводом для подростковых драк. Ведь нельзя же сразу в лоб, верно? Сначала требуется поругаться. Вот и слушалось перед дракой: «А зато у нас толще!» — «А у нас зато длиннее!» — «А наша слаще!» — «Ах, ты так?! Н-на-а! Получай»
Но привычной мне морковки тут вообще не было. Вот женщины и расстарались для праздника, настрогали в котел разноцветные. С мясом тоже было не всё слава Богу. Мне лично казалось, что этот баран умер от старости, но перед тем годами уходил от охотников и хищников. Ничем другим его жилистости я объяснить не мог. Жира тоже явно пожалели. Ну, да это понятно. Если тут мылом мыться — признак состоятельности, значит, жиры в большом дефиците. Специй не добавляли, только немного чеснока. И в довершение всего местные не знали риса. Пришлось заменять его на подобие перловки. На сите отделили самые крупные зерна ячменя и как-то подшлифовали их. Такое можно счесть праздничным блюдом только с большой голодухи!