С пьяных глаз, я даже обиделся немного, а потом — ударился в философию. Вот казалось бы, живу я в центре местной металлургии, принадлежу к семье местных «олигархов», а что у меня есть из железа? Этот меч был первым. И у остальных железо всё больше в виде оружия. И его — мало! А так бытовые металлы — медь, бронза и олово. Есть ещё немного свинца. Немного не потому, что он дорог, наоборот — мало на что годится. Серебро есть в следовых количествах, только на украшения, а золота я и не видел вовсе, хотя есть легенда про некий браслет в роду старосты.
И что же получается? А получается, что тут, если реально смотреть, всё ещё Бронзовый век царит. И, если вдуматься, даже понятно почему. Олово, медь или оловянную бронзу в случае поломки легко можно переплавить. А с железным ножом что делать? Перековывать? Так не в каждой деревне найдешь кузнеца. И потери велики, хорошо, если половина железа в новом изделии сохранится.
Я восхитился мощью собственного интеллекта, и даже подумал, что если бы писал книжку про себя, назвал бы её «Ломоносов Бронзового века». И плевать, что там умники-историки говорят. Сюда бы их, показать, сколько на руках бронзы, и сколько — железа. Небось, мигом раздумали бы спорить!
Погрузившись в мысли, я пропустил, что Ашот с Мартиком снова толкают тост. Прислушавшись, понял, что в очередной раз говорят о том, как боги и предки отметили род Еркатов, и в особенности — Еркатов-речных. И себя не забыли, рассказали, какой удачей стало то, что помолвка их Розочки расторглась, и теперь они могут породниться с нами. И что-то ещё про подарок.
Тут застучали барабаны, и в зал выскочила смугловатая и стройная девушка. Что-то в её внешнем виде отличалось и от местных, и от персов-южан, и от колхов. Память Русы ничем не могла мне помочь, зато моя собственная вдруг напомнила гречанок из будущего. Именно такие, стройные и гибкие иногда встречались в Ханье, на критском курорте, где я когда-то сподобился отдохнуть с женой.
Танец был мне незнаком, но… Чёрт, я впервые вспомнил о том, что я — мужчина. И подумал, что хорошо, что сижу за столом, а то бы опозорился. Впрочем, гостям и хозяевам было не до меня, все хлопали в ладоши, гортанно вскрикивали и пожирали танцовщицу жадными глазами.
«Так, охолони, парень!» — сказал я сам себе. — «Она — подарок! То есть, она — рабыня. И хоть дарили её всему роду, распоряжаться ей станут твой дед и его брат. А когда им надоест, пустят побаловаться твоих дядей. И братец, охочий до „сласти“, наверняка в стороне не останется. И ты бы мог, но тебе ж не только похоть охота потешить, ты у меня влюбился!»
А вот тут, как говорится, — зась! Секс — это пожалуйста, даже бастардов можешь плодить, но жена тебе уже назначена.
При этой мысли где-то в глубине души вдруг затосковал Руса, вспомнивший о судьбе матери. Ну да, персональная наложница — это максимум, что светит этой девчушке. И к тому же — не твоя. А скорее всего, будет удовлетворять многих мужчин рода, пока не помрёт родами. Здесь это тоже достаточно частая судьба женщин, даже у законных жён. И мрут они не меньше, чем мужики. Эх, судьба-судьбинушка…
Я затосковал, и решил развеять тоску глинтвейном, который как раз снова начали разносить. И как-то незаметно уснул за столом…
Проснулся я от того, что кто-то меня ласкал и целовал. Кто-то? Пари держу, это та самая гречанка, что танцевала на пиру? Но как? Я же позорно заснул. Похоже, старшие опять всё решили за меня.
— Как тебя зовут? — туповато поинтересовался я.
— София! — выдохнула она тихо-тихо. — На нашем языке это означает «мудрость»! Но ты лучше молчи, я сама…
И действительно, она прекрасно справилась сама. Моя Софочка. Я то проваливался в волны наслаждения, то почти терял себя… А когда всё же снова обрёл — она уже ускользнула в ночь.
— Ну что, Руса? Вот ты и стал взрослым! — разбудил меня голос Гайка. — Понравилось? Нет, эээ… Ты что, парень?
— Уйди, брат! — раздался и голос деда. — Парень, похоже, влюбился. Так бывает, хоть мы с тобой, два старых дурня, об этом и подзабыли. Ничего, внучек, ты поплачь немного… Это не страшно, со слезами горе мужчины покидает сердце. И не мешает думать дальше. А думать нам всем надо. Большой род требует всего и сразу. Сластей, твоей стали на сорок клинков в месяц, и это — как минимум, требует мыла и уксуса, соды и стекла… Так что ты кончай плакать, сын Ломоносов. И начинай думать вместе с нами, как всё это дать. Ты теперь взрослый, и отвечаешь перед родом почти наравне с нами!