- Господи! - удивленно прошептал Крикуха на ухо Вредлинскому. - Неужели это Ларев?
- Естественно! - тоже шепотом ответил сценарист. - А дама - его супруга Соня, ты ее прежде не видел. Милейшая женщина. Между прочим, местная уроженка. Весьма знатного креольского рода, по здешним меркам аристократка, очень богатая сеньора, урожденная Соледад Родригес. В молодости вышла замуж за колумбийца, долгое время жила там, потом муж скончался, и она на каком-то курорте случайно повстречала Ларева, русского мужика из глубинки, родившегося где-то в лесу не то в Смоленской, не то в Брянской губернии. Вот тема для романтического фильма, Жорик! Представь себе, она из любви к Владимиру Васильевичу перешла из католичества в православие! И теперь приняла имя Софии...
Господа Ларевы тем временем тепло встречали Сергея Сергеевича Баринова, который нежно приложился губами и бородищей к ручке хозяйки, а затем крепко пожал перстнятую лапу Владимира Васильевича.
- Я рада приветствовать всех присутствующих на вилле "Соледад"! - бывшая Соледад Родригес произнесла это по-русски с легким акцентом, но не испанским, а скорее молдаванским или румынским. - Сейчас наш персонал проводит вас в апартаменты, где вы сможете немного отдохнуть с дороги, а затем в 18 часов мы с Володей ждем вас всех в столовой. Впрочем, если кто-то проголодался уже сейчас, то может подкрепиться в номере. Все бесплатно!
- Как при коммунизме! - проворчал себе под нос Крикуха.
- Какая женщина! - зачарованно глядя на госпожу Ларе-ву, пробормотал Вредлинский. - Наверняка постарше моей Матвеевны, но какова красавица! Эх, Жорик, где мои семнадцать лет!
- "На Большом Каретном", как пел покойный Володя, - хмуро отозвался Крикуха. - Все-таки жарковато тут, хоть и в тени, да и влажность большая... Не хотелось бы здесь сдохнуть по нечаянности.
В это время из багажного отсека автобуса какие-то прыткие чернявые хлопцы уже начали выносить чемоданы, а к Вредлинскому и Крикухе подошла длинноногая мулаточка - ростом этак под метр восемьдесят! - и, оскалив жемчужные зубки, приветливо и очень чисто произнесла по-русски:
- Господин Вредлинский и господин Крикуха, прошу следовать за мной!
- Шаг вправо, шаг влево - побег, прыжок на месте - попытка улететь... проворчал Крикуха, цитируя конвойный юмор образца 1937 года.
- Жорик, - сердито прошептал Вредлинский, - веди себя прилично. Здесь все понимают по-русски. И перестань брюзжать наконец, полюбуйся девочкой хотя бы. Прямо статуэтка из эбенового дерева!
- Эбенового, говоришь? Х-хэ! - ухмыльнулся Крикуха, воспроизведя интонации товарища Сухова из "Белого солнца пустыни".
- Не ерничай, пожалуйста! Баринову это может не понравиться! Учти, все-таки мы здесь в гостях.
Мулаточка проводила их в трехкомнатные апартаменты на втором этаже. Две спальни и общая гостиная с выходом на просторный балкон-веранду, откуда открывался живописный вид на парк, тремя террасами спускавшийся к берегу бухты, на саму бухту и окаймлявшие ее скалы. В апартаментах царила прохлада, кондиционеры работали преотменно. Пареньки занесли чемоданы и удалились, а мулаточка спросила, нет ли каких пожеланий.
- Пивка холодного не найдется? - спросил Крикуха.
Вместо ответа девица открыла бар-холодильник, где было два десятка бутылок и банок со всякого рода прохладительным.
-А вобла есть? - понастырничал режиссер, будучи уверен, что таковой не найдется.
Мулаточка быстренько вытащила радиотелефончик из чехольчика, пристегнутого к пояску шортов, и пролопотала в него несколько испанских фраз.
- Через пять минут принесут, - доложила она. - Можем также предложить речных раков или отварных креветок. Но придется чуть-чуть подождать, пока сварят. Что еще желаете?
- Черных ржаных сухариков с солью! - Дальше этого фантазия Крикухи, жаждавшего найти тут какой-нибудь дефицит, увы, не пошла, а девушка опять позвонила по телефончику и, переговорив, должно быть, с кухней, сообщила:
- Сухарики будут одновременно с воблой. Раков будете заказывать?
- Небось амазонские какие-нибудь? - наморщил нос Георгий Петрович, будто ему тамошние раки жуть как надоели.
- Нет, из бассейна Волги, - оскалилась девица. - Владимир Васильевич специально для вас велел доставить самолетом в живом виде. А креветки здешние, но не хуже дальневосточных.
- Деточка, конечно, мы закажем и раков, и креветок! - растрогался Крикуха. - А вы случайно не русская?
- Нет, я местная! - улыбнулась служанка. - Просто здесь положено знать русский язык. Месячный курс по методике профессора Баринова!
- А как вас зовут?
- Алисия. У вас больше нет пожеланий?
- Увы! - грустно произнес Крикуха. - Другие пожелания мне не по возрасту...
Алисия понятливо хихикнула и удалилась. Через пять минут принесли воблу и черные сухарики, а еще через некоторое время - два блюда: с отварными раками и креветками.
Приятели за это время успели окатиться душем и в освеженном состоянии собрались принять пивка.
- Цивилизация! - блаженно произнес Вредлинский, усаживаясь на уютный диванчик. - Лепота-а!
- Наверное, Милька, ты все-таки здорово жалеешь, что вместе с Пашкой в Израиль не уехал? - предположил Георгий Петрович, сделав большой глоток из бокала.
- Жалею, конечно, - отозвался Эмиль Владиславович. - Наверное, так ловко устроиться, как Манулов, я бы не сумел, но думаю, что жил бы сейчас с более приятными воспоминаниями. Если б меня выпустили даже через год после Пашки, то в этом году исполнилось бы четверть века моей жизни в цивилизованном мире...
- Скажите, пожалуйста! - пробурчал Крикуха. - Юбилей!
- Да, - с легким вызовом в голосе произнес Вредлинский, - это был бы юбилей, если б я уехал. А сейчас, увы, я могу только праздновать юбилей собственной трусости и недальновидности! Прав был Пашка, когда сказал: "Ты эти двадцать пять лет жизни просто потерял!"
- Мы, между прочим, за это время двенадцать картин сделали, - заметил Георгий Петрович. - Неужели ты и вправду считаешь это время потерянным?
- Во-первых, не забывай, что из них три по десять лет на полке пролежали это раз. А во-вторых, где оно то, что мы тогда сняли?! Его кто-нибудь прокатывает? Нет. На кассетах его продают? Опять нет. Наше кино лежит в "Госфильмофонде" на той же полке. Я уж не говорю, что нам за него заплатили чуть больше месячной зарплаты американского мусорщика.
- Ну, это ты перегнул малость насчет мусорщика. Хотя, конечно, не сравнить с тем, что нам сейчас выдали. Но я не о деньгах все-таки. Вспомни, ведь это мы с тобой впервые несколько очень серьезных проблем подняли! Мы! Тогда, когда еще никто и заикнуться о них не смел. А мы рискнули и сумели это так подать, что ни один гад не смог придраться...
- Жорик, не надо тешить себя иллюзиями! - горько усмехнулся Вредлинский. Сейчас о том, что мы когда-то робко-робко прошептали, пусть даже впервые в СССР, уже давным-давно забыли. Потом об этом стали орать громко, и не эзоповым языком, как мы, грешные, исполненные страхом перед тем, что мой сценарий не залитуют, а тебя Госкино не рекомендует к прокату, а напрямую, к тому же в десять глоток. Потом мы вообще стали опаздывать, потому что события стали нарастать как снежный ком и те, кто прежде был богами в нашем киномире, просто-напросто были стерты в порошок. Другие, как мы с тобой, начали конъюнктурить - и тоже съехали на обочину. Вперед вышли молодые, прыткие, наглые, но, прямо скажем, малоталантливые. Они находили деньги на свои опусы, но смотреть их можно только с тазиком у ног - чтоб было куда блевануть, если стошнит.
- Хорошо сказал! - уминая остатками зубов раковую шейку, порадовался Крикуха. - Но неужели ты думаешь, что история нас с ними не рассудит и не расставит все по местам?
- Нужны мы, Жорик, этой самой истории! - отмахнулся Вредлинский. - Вот если нам сейчас, здесь, на этом самом благословенном острове удастся что-то втемяшить прокатчикам и видюшникам, после чего они дадут свое предварительное "добро", то есть кое-какой шанс. Если нет - то все. Считай, мы остались в XX веке. "Дальше тишина..." - как говаривал Гамлет, принц датский.