– Фиалковое, – поправил Макс. – Как небо Флоренции. Мальчики, быстро отвернулись, у нас примерка.
– А лучше пусть закроют глаза, – добавила Симона и начала расстегивать батник.
Мелькнули оголенные плечи. Я отвел взгляд, но это не помогло – зеркальное отражение обнаженной Симоны соблазняло из другого угла комнаты. Какая тонкая талия при столь округлых и упругих ягодицах. Сняв юбку, Симона расстегнула бюстгальтер. Рядом послышался смешок. Я обернулся.
Николя ухмылялся, словно озабоченный подросток.
Макс прибавил громкость магнитолы. В стены тяжелой волной ударили пронзительные аккорды «Nazareth»: « Whisky Drinking Women».
– Царевна иудейская! Встречайте! – закричал Макс.
Да, это она – окутанная сиянием сотен, а может, и тысяч звездочек-пайеток на фиалковом небе Флоренции. Струящаяся, почти прозрачная ткань подчеркивала женственные формы. Голубые волосы ниспадали на обнаженные плечи. Пышная грудь ожила под тонким шелком: две тончайшие бретели, казалось, вот-вот порвутся. Сверкнули браслеты, и руки красавицы взметнулись вверх. Она медленно повернулась вокруг себя, грациозно изгибаясь всем телом. В глубоком вырезе платья розовела едва заметная линия, там, где кожу спины стягивал бюстгальтер. Господи, где эта противная девчонка так научилась двигать бедрами, – плавно, призывно, бесстыже… И зачем она так смотрит на меня?
Я выпил виски одним глотком.
Происходящее напоминало замедленный фильм. Реальность исчезла, взорвалась от электрического хрипа гитары, растворилась в бездне зеркал. Пространство исказилось.
That whisky drinkin’ women
Is makin’ a poor man out of me
Босая Симона, надвигаясь, извивается в танце. Она все ближе и ближе.
«Станцуй для меня, Саломея!» – орет Макс.
«Станцуй для нас!» – гогочет Николя.
«Я не стану танцевать для тебя, Ирод…»
«Я отдам тебе все, что захочешь. Половину царства и моих белых павлинов»
«Дай мне голову Иоканаана! – хохочет Симона. – Но только без шляпы!»
«Станцуй для него обнаженной!» – кричит Макс.
That whisky drinkin’ women…
Симона поворачивается к зеркалу. Она уже не здесь, она там – в зазеркалье. Тонкая бретелька медленно сползает с плеча, затем – вторая. Глаза прикрыты, изогнутые ресницы – крылья стрекоз – чуть подрагивают…
That whisky drinkin’ women…
Соски грудей крупные, словно вылепленные из нежной терракоты. Я хочу разглядеть их поближе, но царевна громко смеется. Ей вторит Макс. Свет резко гаснет, будто сработала задвижка фотокамеры. Шоу закончено.
Реальность вернулась.
Несколько ошалевший, я наполнил бокал. Нечасто увидишь такое. И правда, безумный мир моды!
С минуту бутик был погружен во тьму, затем снова зажглись лампы люстры. Раскрасневшаяся Симона плюхнулась на канапе рядом с креслом. Фиалковое платье разметалось огромным цветком.
– Ну ты даешь, Мальвина, – довольный Николя хлопнул в ладоши. – Шампанского?
– Лучше виски, – Симона бросила на меня вызывающий взгляд. Она прерывисто дышала.
– Прошу вас, царевна, – я подвинул к ней бокал.
– Может, повторим на бис? – предложил Николя, смеясь. – Ты слишком быстро оделась, я не успел сфотографировать твои сиськи.
– Пошел ты…
Симона залпом опрокинула виски.
– Обожаю тебя, сестрица! Как ты аппетитно двигала попой… Туда-сюда, туда-сюда, – наряженный в пурпурное платье Макс уселся на стул рядом с Николя, закинул ногу на ногу, выставив на обозрение черные носки. Видимо женских туфель его размера в бутике не имелось.
– Что, покуражимся? Похож я на лондонскую куртизанку? – Макс притянул к себе Николя и выпятил губы, делая вид, что хочет поцеловать его. – Скучал без меня, милашка? Do you want any business? [14]
– Хочешь поиграть, девочка? – Николя осклабился и шлепнул кутюрье по заду. – Задирай платье!
Я невольно нахмурился. Этого еще не хватало! Что-то не хотелось быть свидетелем мужских нежностей.
Симона схватила фотокамеру. Раздались короткие щелчки. Николя тут же переменился в лице, резко перегнулся через стол и попытался выхватить фотокамеру.
– Ты что делаешь, дура! Дай сюда!
– Лапы убрал, придурок! – побледнев, вскрикнула Симона и подняла фотокамеру над головой. – Делаю, что хочу. Не твое дело!
– Что? – Николя отпихнул Макса и вскочил.
– Эй, полегче! – завопил кутюрье, оказавшись на полу.
– Отдай камеру, шлюха крашеная, – лицо Николя перекосилось.
– А ты – хорек ободранный, – Симона швырнула куском ростбифа в Николя.
На желтой рубашке появилось жирное пятно.
– Удушу, прирежу… – Николя весь подобрался и напружинился, словно готовясь к прыжку.