Но были вещи, которые он теперь плохо помнил. Воспоминания, чьи края потеряли остроту. Тай любил классическую музыку, но какая его любимая фуга Баха? Когда-то Марк знал. И, может быть, сейчас всё изменилось. Фильмы любила Дрю или Ливви? Джулиан рисовал маслом или акварелью?
— Мой Марк, — сказал Киран. Он опёрся на локоть и посмотрел на Марка сверху вниз под нечётким углом. — Скажи мне, что тебя беспокоит.
Марк вздрогнул. Он всегда это делал, когда Киран так его называл. Это звучало ласково, хотя он подозревал, что это просто фейрийская речь. Киран обращался к Марку как к другу, а не к кому-то другому с таким же именем. Имена фейри были чем-то странным. У них были имена, по которым к ним обращались другие, а также их истинные имена, которые имели силу над ними. Знание истинного имени фейри было чем-то интимным и мощным.
Марк положил руки за голову. Дождь усилился: он слышал, как капли падали на плащи над ними.
— Воспоминания беспокоят меня, — сказал он. — И мне интересно, забудет ли меня моя семья.
Киран провёл кончиком пальца по груди Марка и остановился над его сердцем. Марк почти перестал дышать. Он напомнил себе, что это ничего не значит. Для фейри не было понятия, как личное пространство.
— Никто тебя не забудет, — тихо сказал Киран. — Ты не забываешь того, кого любишь. Я всё ещё помню лицо своей матери. И нет более любящего сердца, чем твоё.
— И всё же иногда я думаю, что лучше бы я забыл, — тихо сказал Марк. Такие мысли не посещали его без вины. — Для них, для меня. Я никогда не вернусь.
— Никто не может знать будущего, — сказал Киран, садясь с удивительной яростью. — Твоё изгнание могло бы закончиться. Покаяние приходит во многих формах. Более щедрый и добрый Король давно бы привёл тебя в свой двор. Если бы у меня была сила, которую следует иметь Принцу…
Марк сел, но Киран уже замолчал. Его руки, сжатые в кулаки, лежали на коленях, голова опущена. Тот факт, что он говорил о себе как о Принце, был необычен, так как после изгнания его силы не последовали за ним в Охоту.
— Киран…, — начал Марк, но было ясно, что Киран огорчён, и это было достаточно странно, поэтому Марк промолчал.
— Нам следует поспать, — сказал Киран после долгой паузы. — Завтра мы должны встать с рассветом, если хотим встретиться с остальными.
Марк откинулся назад, и Киран лёг рядом, повернувшись к Марку спиной. Марк придвинулся к Кирану так близко, как только мог. Они спали вместе бесчисленное количество ночей, разделяя тепло их тел. Марк был расстроен из-за несчастья Кирана и не хотел давить на него еще больше, ведь сам Киран, вероятно, не желал бы этого. Он лежал близко к Кирану, но не касался его. Одна его рука находилась за головой, а другая была вытянута и лежала в миллиметре от волос Кирана. Он не хотел признавать свою надежду, что, возможно, ночью, когда ветер подует в пространство в пирамиде, его пряди дотронутся до пальцев Марка с подобием ласки.
Но он это сделал.
Руки Марка были связаны, и он кричал. Перед ним стояли Отречённые во главе с Себастьяном Моргенштерном. Океан алой крови покрывал мир. Его семья стояла в линию на коленях перед Себастьяном — Хелен и Джулиан, Тай и Ливви, Дрю и Тавви. Себастьян взмахнул Мечом Смерти, разрезая грудь Джулиана. Когда его брат упал на землю, Марк увидел его мучительное выражение лица и просьбу в его глазах: — Помоги мне, Марк, помоги мне…
— Марк. Марк! — Марк сидел прямо в темноте, и на его плечах были руки. — Марк, это был сон, обман разума, не больше.
Марк втянул воздух, пахнущий дождём и грязью. Здесь не было крови, не было Отречённых, не было Себастьяна. Он находился в пирамиде из камней вместе с Кираном, и вокруг них был дождь. — Моя… семья…
Киран провёл рукой по волосам Марка с нежностью, которая была невозможна в Охоте. Марк поддался ласке, не подумав. Он думал лишь о руках Кирана, которые нежно прикасались к его коже. У Кирана не было мозолей, как и у всех фейри. Касание кончиков его пальцев были похожи на крылья мотылька. Марк поддался его прикосновениям, даже когда Киран медленно двинулся, чтобы потрогать его плечи, его пальцы скользили по дыркам в его рубашке.
— Твои шрамы хорошо зажили, — сказал Киран. Несколько месяцев назад Марка выпороли члены Охоты, которые разозлились на правительство Сумеречных Охотников.
Марк слегка отодвинулся. — Но они всё ещё некрасивые…
— В тебе нет ничего некрасивого, — сказал Киран. Марк знал, что он действительно так считает, потому что Киран не мог лгать. Его сердце, казалось, сжалось, посылая кровь и жар по всему телу.
Всё это время в Охоте Киран был рядом с ним, чтобы разделить его отчаяние, скрасить минуты его печали, излечить его сердце. Он наклонился к Кирану, не зная, что он хотел сделать — это было вовсе не быстрое и не элегантное движение, которого ему бы хотелось. Их тёплые губы столкнулись вместе, и он запустил свои руки в волосы Кирана, которые были такими мягкими, какими он всегда их себе представлял.
Киран сжал руки на плечах Марка. В удивлении, раздражении. Марк не мог сказать. Он быстро отстранился от Кирана.
— Прости, — сказал он. — Мне очень жаль.
Киран дотронулся рукой до своего рта, потрогал кончиками пальцев свои губы. — Но Марк…
Но он не закончил. Марк, сгоравший от унижения, пронёсся мимо него. Отбросив камни внутрь пирамиды, он выбежал в шторм.
Дождь был колющим и сильным, льющимся по диагонали из-за сурового ветра.
Он сразу почувствовал себя глупо. Небо было серым туманом, и он мало что мог разглядеть вокруг себя: грязь, зелёная трава, тень Виндспир на расстоянии. Ветер остудил его. И как ему теперь смотреть Кирану в глаза? Он был Сумеречным Охотником, он должен был знать, что побег ничего не решает.
Кроме того, где он будет спать?
Он уже собирался с мужеством, чтобы вернуться в пирамиду, униженным или нет, когда услышал ржание вдалеке. Его лошадь. Здесь было круто, неустойчиво из-за сланца и осыпи, а теперь ещё и скользко из-за дождя. Его лошадь могла упасть и теперь лежать на скале со сломанной ногой.