— Нельзя, — крикнули ему люди с забором.
— Почему?
— Человек сказал, нельзя, — объяснили люди.
— Я здесь работал, — сказал Алекс.
— Здесь никто не работал, здесь шайтан жил.
Алекс посмотрел на приближавшиеся лица.
— Мужики, мне пос. ть негде!
— А, тогда можно. Только быстро. В окно лезь, дверь закрыта.
Даже подсадили, когда он лез в окно.
Ступая по осколкам, Алекс шел по бывшему коридору.
Здесь сидел Сережа. От Сережи не осталось даже стола. Сережа стал пустотой. Алекс поднял его затоптанный галстук. Сброшенный хвостик ящерицы. На бывших белых обоях нарисованы звезды и свастики.
Осторожно заглянул в бывший кабинет Акбара. Среди осколков посуды валялись трупики свечей.
А вот и его кабинет. На полу желтели письма. Последняя партия, из поступивших после двадцатого апреля. МОЧИ отказалась их принимать.
Наклонился, подобрал несколько.
«Пишу вам это письмо кровью. Вы должны понять меня, как отца…»
И услышал тихие шаги. Выглянул в коридор. Он успел заметить ее тень.
— Соат!
Бросился за ней:
— Соат… Соат!
Нет, ее не было. Может, показалось. Он стоял на ковре из стекол и слушал свое дыхание. Соат…
— Эй, парень, — крикнули с улицы. — Ты там еще не обос. лся?
Алекс спрыгнул на землю, отряхнулся.
Маленький кран медленно опускал бетонный блок забора.
— Ломать будете?
— Не-е… — сказали работяги. — Это ж еще при царе строилось, стены — во-о, потолки — во-о… Подновят немного, и живи-радуйся.
— А что здесь будет?
— А кто его знает. Нам без разницы.
Алекс посмотрел в их лица.
Им действительно без разницы.
— Бригадир говорил, милицейский пункт! С собаками.
— Логично, — пустым голосом сказал Алекс.
— Че говоришь?
Алекс быстро улыбнулся:
— Удачи, говорю, вам. Удачи и справедливости.
Он ехал к ней домой. Он должен ее увидеть. Он должен ей что-то сказать. Вот ее двухэтажка, подъезд, лестничный пролет, кислый запах штукатурки. Звезды и свастики. Неряшливо пронзенные сердца.
Позвонил.
— Соат? — перед ним стояла чужая беременная женщина. — Нет, это моя квартира, вы ошиблись.
По тому, как она на него смотрела, он понял, что не ошибся.
— Вы меня не узнаете? — спросил Алекс.
Женщина усмехнулась:
— Как же, узнаю. Вся комната вами обклеена была. Думала, киноактер какой-то. Пришлось обои переклеивать, весело, блин.
— Вот видите, — сказал Алекс. — Значит, она здесь все-таки жила.
— Да кто это «она»? Индус, говорю, здесь жил. Обычный индус, тихий такой. Квартиру ему сдавали, понятно? Давай, пока-пока… А то мужа позову, он насчет твоей внешности знаешь что говорил? Радуйся, что не знаешь. Чао.
Дверь захлопнулась.
Алекс долго рассматривал деревянную обивку двери, потом сел на ступеньки и стал тереть виски.
На обратном пути обошел несколько интернет-клубов, пытаясь открыть сайт МОЧИ. Сайт был кем-то заботливо заблокирован. Только в пятом или шестом клубе сайт вдруг минуты на три открылся. «Третий этап Проекта МОЧИ — Третий мир по техническим причинам не сможет состояться», — успел прочесть Алекс.
Диалог четвертый
В конце мая наступило лето.
Алекс, стриженый, в футболке, стоит около выхода из метро «Пушкин». Нервничает, надевает и снимает темные очки. Улица темнеет и светлеет.
За спиной резко затормозила «Нексия». Алекс вздрогнул.
— А вот и я! Бог из машины! Деус экс махина… Знаете это выражение, Алекс?
Алекс бросился к В.Ю.
И остановился.
Странные перемены произошли с ученым. Как будто у него изменился состав крови. Или устройство ушной раковины, или формула кожи. Что-то незаметное, но царапающее. К тому же ученый был пьян. Несущественно пьян, но все-таки.
Алекс говорил какие-то заготовленные слова покаяния.
— В древнегреческой трагедии, — не слушал его В.Ю., — сюжет порой так запутывался, что требовалось вмешательство какого-то божества. Его спускали на сцену на специальном механизме, машине… Вот я и прибыл на машине!
Они пошли.
Владимир Юльевич смеялся:
— И вы прямо туда поехали? Вы надеялись ее застать? А вместо нее вам открыла беременная женщина, так?
— Да, беременная… Откуда вы знаете?
— Алекс, Алекс… Соат там никогда не жила. Я узнавал. Эту квартиру снимал Митра.
— Это я сам понял. Но при чем здесь Митра?
— Алекс, мы с вами были крайне несправедливы к этому человеку. Честное слово, если я его встречу, я принесу ему самые искренние извинения. Но, боюсь, я его уже никогда не встречу.