Робин отдал честь, вышел из колонны и подождал, пока подойдет его рота, затем направил свою лошадь на свободное место во главе колонны и поехал дальше. Он ехал с поднятой головой, вглядываясь в снег и надеясь увидеть сквозь него, в какой-нибудь ниспосланный Богом просвет, панораму необъятной пустоты Афганистана.
Вечером они пришли к месту стоянки на широком плато у перевала. Снег прекратился. Под низкими облаками они увидели холмы, охраняющие Кабул, где афганская армия окружила генерала Робертса и его людей. Время было закатное, но стальной свет не приобрел цвета, и они не могли видеть солнца. Возможно, солнце минуту светило над Кабулом, прежде чем оно зашло, потому что одинокая длинная вспышка озарила холмы к северу от города. Это был гелиограф, и больше он не вспыхивал. Опустилась тьма, и больше не было света, который мог бы донести до них послание Робертса. Офицеры и солдаты в лагере прервали работу и посмотрели поверх грубой, недавно возведенной каменной стены в сторону Кабула, затем повернулись, чтобы посмотреть на бригадных связистов, ожидавших возле своего гелиографа, готовых ответить; но света больше не было.
К ужину полковник Франклин все еще не вернулся. «Он будет ужинать с генералом в бригадной столовой», — подумала Робин, — «а потом они еще немного поговорят обо мне». Его собратья-офицеры ели молча. Глядя на их лица, когда они склонились над мисками с водянистым супом, он понял, что они уже слышали эти истории. Он опустил взгляд на стол. Он не хотел, чтобы они подумали, что он бросает им вызов встретиться с ним взглядом и по выражению их лиц определить, собираются ли они остаться с ним или покинуть его. Честь, которая так много для них значила, была странной вещью. До определенного момента это требовало от них поддерживать своих друзей, правых или неправых; после этого неопределимого момента это требовало от них признать проступок непростительным и нанести удар так жестоко, как только они могли. В любом случае, они были хорошими ребятами, и он не хотел ставить их в неловкое положение. Возможно, сейчас они сблизились как никогда раньше. В кои-то веки все они думали об одном и том же. Это не продлилось бы долго, потому что реплики Шелли уже встали между ним и этим печальным делом. Скоро он уедет, оставив их беспокоиться о нем и никогда, никогда не понимать.
Когда Болтон, хороший помощник, начал рассказывать о перспективах съемок в Манали на следующий сезон, остальные с облегчением подхватили его слова. Робин быстро покончил с едой. Полковник не вернулся. Робин отодвинул свой стул, формально сказал: «Спокойной ночи, сэр» майору Уайтмену и вышел из столовой. В палатке-приемной он взял свой меч из кучи на складном столике и пристегнул его. Пояс с пистолетом он носил постоянно, как и другие офицеры. Он вышел.
Батальон удерживал длинный восточный периметр лагеря. Он медленно расхаживал среди грубых укрытий своей роты. Большинство солдат спали. Он стоял на сторожевых постах за стенами и спрашивал часовых, все ли в порядке. Они смотрели в темноту напряженными монгольскими глазами и не поворачивали голов, чтобы ответить ему. Все было в порядке. Они топали ногами от холода. По их тону было невозможно сказать, решили ли они судить его или нет. Возможно, некоторые из них задавались вопросом, не трус ли он. Его привязанность к ним невольно вернула его к утренним происшествиям. Старый Манирадж был так взволнован, что во время дежурства едва мог нормально говорить.
Левый фланг роты находился под углом, за которым начинался периметр «Макдоналдса». Он услышал оттуда сердитые голоса и подошел. Вскоре он смог ясно разобрать, о чем они говорят.
«Och, awa»! Избавься от своих линий на полу, ты, синюшный маленький человечек. В конце концов, вы ничем не лучше ниггеров!
Бригадные горнисты еще не протрубили «Отбой». На коньках офицерских палаток висели тусклые лампы. Робин увидел трех здоровенных горцев с винтовками и примкнутыми штыками на правом плече и одного гуркха. Секунду он не мог понять. Обычно горцы были рады, когда гуркхи навещали их в своих рядах. Они никогда не притворялись, что им нравятся другие индийские войска, но стрелкам-гуркхам даже разрешалось заходить в те Закусочные, которые были свято зарезервированы для британских войск, заказывать себе ром и платить за него. Индийские сипаи были «ниггерами» или «туземцами»; гуркхи были «Джонни».