Она знала, что причинила ему боль, и невольно порадовалась, что смогла это сделать. Это была часть женской силы, которой ей недоставало, власти, которую Эдит Коллетт могла оказывать на стольких мужчин без каких-либо усилий и вреда для себя.
Но удовольствие длилось недолго, потому что она обнаружила, что ей действительно больно. Она сказала: «Мне очень жаль, майор Хейлинг. Ты же знаешь, что ты мне нравишься, не так ли?
«Когда я решу сохранить свое место циничной, но мудрой и доброй старой одноглазой совы? Да, я знаю. Пошли.
«Нет, я иду домой. Ты иди. Я скажу, что ты проводил меня до границы военного городка.
«Это Северо-западная граница, мисс. Я пойду с вами. Дорога вон там, на обочинах лошадям будет легче, чем на этих камнях.
Рядом с ним она потрусила к дороге. Справа от них ползущий караван распался на отдельные фигуры людей, лошадей и вышагивающих верблюдов. Ветер медленно уносил пыль на юг. Натянув поводья, она осмотрелась и вскоре поняла, что это был не караван, а военный конвой. Она увидела повозки комиссариата и их измученных мулов. Если бы только Робин мог быть с ними — но его бы не было, если бы его не ранили или не отправили обратно. Затем, ближе, чем голова конвоя, она увидела всадника и пешего мужчину. Ее пальцы сжались; если бы на ней не было перчаток, майор Хейлинг, должно быть, увидел бы, как побелели костяшки ее пальцев. Ее губы были плотно сжаты; это, конечно, он должен был видеть. Она расслабилась, раздвинув губы и легче держась в седле, так что смотрела только на дорогу, а не таращилась, как волчица, готовая защитить своего детеныша.
Она не была уверена. Расстояние было слишком велико. Лошадь и мужчина приближались медленно, очень медленно. Она начала дрожать. Пожалуйста, майор Хейлинг, если вы так добры, уходите.
Идущий человек был гуркхом, в руках у него были две винтовки — современный Снайдер и старый джезайл.
Когда Робин подошел к ней, он остановил лошадь и отдал честь. Он выглядел точно так же, как давным-давно в Симле. «Привет, мисс Хилдрет,» сказал он. Он сдерживался, но его губы были сжаты, как и у нее, а челюсть сжата так, что это означало боль или готовность принять боль.
«Робин. Она подтолкнула Красавицу вперед.
«Что ж, я вернусь к охоте. Это был холодный голос майора Хейлинг у нее за спиной. «Без сомнения, я скоро увижу вас снова. Доброе утро, мистер Сэвидж, и — на данный момент — до свидания.
«До свидания, сэр. Кто он, Энн?
— О… майор Хейлинг.
— Какого полка?
«Бенгальские уланы, прикомандированы. Что-то связанное с разведкой. Робин, я рад тебя видеть. Салам, Джагбир.
— Салам, мисс-сахиб.
«Ты, конечно, видел Джагбира в Симле. Как тебе Пешавар? Я получил от тебя только одно письмо с тех пор, как ты приехал сюда. Это было о лошадях, танцах и человеке, которого убили недалеко от Аттока. Лошади дружно зашагали по Пешаварской дороге, самому началу Великой Магистрали, которая вела на восемнадцать сотен миль на юго-восток и заканчивалась в дымящемся рагу Калькутты.
«Боже мой, да! Это ужасно, но я совсем забыла о нем. Майор Хейлинг обещал сказать мне, кто он такой, если сможет, но так и не сказал.
— Моя мачеха написала, что все в Пешаваре говорят о том, какой ты храбрый. Поздравляю.
Она заговорила быстро, желая уйти от темы. «Ничего особенного. Я думаю, его жизнь действительно была спасена — продлена — благодаря бинтам Эдит Коллетт.
— Она жена капитана пограничных войск Коллетта?
«Да. Моей матери она не нравится, потому что считается, что она быстрая. Имей в виду, Робин, будь с ней поосторожнее, а то я начну ревновать.
Робин посмотрела на нее и серьезно сказала: «Я не думаю, что такая ситуация возникнет».
Она разозлилась на саму себя. Она не умела ходить по канату. Она стала плутоватой и глупой, как девчонка Гиллеспи. Как бы поступила сама Эдит Коллетт в этой ситуации? Вероятно, сразу перешла к делу или каким-то образом подтолкнула Робина к этому. Но Робина было нелегко подбодрить.
Пока она колебалась, он спросил: «Моя мачеха сегодня гуляет с собаками?»
«Да. Конечно, вы хотели бы ее увидеть. Я не совсем уверен, куда они сейчас подевались…
— Я не хочу ее видеть.
Она посмотрела на него с тревогой, потому что он говорил неожиданно коротко. Уж не поссорился ли он с единственной женщиной, которую знал как мать? Неужели Кэролайн Сэвидж поверила этим ужасным историям Маклейна против него и написала что-то в письме, чтобы уязвить его? От этой мысли он казался еще более одиноким, еще более галантным. Она украдкой взглянула на него. Он снял верхнюю рубашку, и ветер трепал его волосы. Это был тонколицый, хрупкий Галахад, противостоящий мировой подлости, тонкие линии его профиля оттенялись безжалостной суровостью холмов на заднем плане. После долгого молчания он заговорил снова. Ему всегда удавалось удивить ее. Она слушала его и пыталась найти нить мысли, которая побудила бы его сказать это, когда у него на уме было так много других, более неотложных дел. Если бы она не могла понять этого, возможно, она никогда бы не поняла его. Он говорил: «П.В.Х. типичен для всех нас, кем мы являемся, и для всех, кем мы не являемся. Большинство иностранцев и множество людей в Англии подумали бы, что это романтично и в какой-то степени захватывающе — охотиться на шакалов в этой бесплодной дикой местности. У них возникло бы чувство одиночества, они почувствовали бы себя почти исследователями. Они бы подумали, что адаптируются к Центральной Азии.