Энн медленно опустилась на колени рядом с одиноким мужчиной. Она не чувствовала острых камней под собой. Она ухватилась за рукоятку ножа в его спине и потянула. Лезвие заскрежетало по кости, под пальцами забурлила кровь. Если бы ей сказали сделать это, она бы не сделала, но сейчас это не казалось ужасным. Ему нужно было все, что она могла ему дать. Гнев против его врагов чуть не задушил ее.
Лезвие со скрежетом высвободилось. С полминуты кровь сочилась сквозь одежду одинокого мужчины, затем прекратилась. Энн подняла голову, слезы текли по ее щекам, и увидела двух гуркхов, стоящих рядом с ней. Они смотрели вниз, их рты были плотно сжаты; один из них пошевелил раненого носком ботинка. — Вахли, бадмаш, — сказал он, покачал головой и сморщил нос.
— Это не имеет значения, — прошептала Энн. — Мы должны отнести его вниз. Она сделала движение, чтобы поднять мужчину, который неподвижно лежал на животе, повернув голову набок. Она увидела, что его глаза открыты и ничего не выражают. У него отвисла челюсть, но он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Он потерял тюрбан, и кровь запеклась под его длинными волосами.
По склону холма к ней приближались сапоги. Майор Хейлинг, тяжело дыша, склонился над ней, уперев здоровую левую руку в бедро, пот стекал за черной повязкой на правом глазу. Подошли пять или шесть горцев, собрались вокруг и уставились вниз на раненого человека и на холм. Один из них сказал: «Ну, Джонни, ты прикончил этого иня!» — и похлопал гуркхов по спине.
«Нет!» закричала Энн. «Он не мертв. И он стрелял не в нас. Это за ним охотились остальные!»
Хейлинг нахмурилась и коротко сказала: «Принеси одеяло. Поторопись». Один из горцев заковылял вниз по склону.
Хейлинг склонилась над раненым и заговорила с ним тихо, настойчиво, на резком языке. Наконец он встал. «Он не может говорить. Боюсь, он парализован. Хотел бы я знать, откуда он. Он не здешний. Как и остальные, двое мертвых там, наверху. Если бы это было так, все было бы проще.
Все еще хмурясь, он стоял, прижимая крючок к металлической пряжке ремня. Энн внезапно села и обхватила голову руками. Сквозь головокружение она услышала, как Хейлинг спросила: «Что делал этот человек, мисс Хилдрет, когда вы впервые увидели его?»
Его голос был настороженным, немного жестким. Он снял шлем, и она увидела седину в его густых темных волосах и заметила, как ссутулились его плечи, какой он теперь немолодой и усталый. Он нравился ей больше, чем когда-либо.
Она рассказала ему все, что произошло. Хейлинг медленно покачал головой, не отрывая взгляда от человека в мантии на скале, чьи мрачные глаза были устремлены через дорогу на север. Мужчина лежал абсолютно без движения. Энн увидела, что он все еще дышит.
Хейлинг сказала: «Они забрали его джезайля? Во всех других отношениях это похоже на кровную месть. Но почему они должны так многим рисковать ради его джезайля?» Вы уверены, что это была не современная винтовка?
— Это было одно из тех длинных старомодных ружей с латунными кольцами вокруг.
«Хм. И они, конечно, не пытались ограбить конвой, это не совсем обычная одежда патана. Он откуда-то с дальнего запада, из-за перевалов. Здесь он должен быть Хаттаком, или джоваки, или африди, или Юсуфзаем — но это не так.
Горец вернулся, неся одеяло, и с помощью трех других солдат начал не очень аккуратно укладывать на него раненого. — Осторожнее! — рявкнула Хейлинг. Он тяжело ранен. И он не враг.
Когда солдаты подняли мужчину, Энн увидела кровь на камне, где лежало его тело, и тогда она поняла, что он не может жить, и снова заплакала. Его кровь образовывала узоры, собираясь в лужицу в центре и разводами по краям. Полосы были похожи на буквы арабских рукописей, которые она видела приколотыми на индийских базарах, на надписи на камне старых мечетей.
— Разве это не… писательство? — нерешительно спросила она, тряхнув головой, чтобы смахнуть слезы.
Хейлинг быстро опустилась на колени и вгляделась в поверхность скалы. Это было в тени расщелины, где лежал мужчина; Энн вспомнила, что однажды его рука бесцельно двигалась там. На серой скале темными светящимися очертаниями она увидела знаки:
«Атлар,» медленно произнесла Хейлинг. «Лошади… на тюркском или каком-то другом тюркском языке. Лошади. Он постоял еще немного, потом сказал: «А теперь спускайтесь с холма, мисс Хилдрет».
Она не хотела задавать никаких вопросов. Два гуркха заботливо стояли над ней, пока она была больна. Потом она снова была на дороге, и ее отец был там, ругаясь и пыхтя, и ее мать была там, говоря, говоря… Одинокий мужчина был там, растянувшись на грубом одеяле на полу запряженной волами повозки, его открытые глаза смотрели на крышу. Хейлинг была там, в повозке, запряженной волами, и сидела у его изголовья.