Странно, но он не чувствовал себя одиноким в Гаргаре. Это пришло только тогда, когда его время истекло и ему пришлось вернуться в Индию. Каждая ночь путешествия усиливала его желание увидеть ее и поговорить с ней. Он продолжал ругать себя за то, что был дураком, что когда-то сомневался в ней. Он говорил себе, что ее живая, сияющая невинность подобна солнцу, с которым он однажды сравнил ее, сияющему в темных уголках его сознания. Он сказал, что она могла бы стать ему спутницей в горах, если бы он научил ее. Он сказал, что он и она разделят все чудеса, которые они обнаружат в жизни.
Теперь все снова изменилось. Это место не было его домом. Конечно, и ее оно тоже не было — но разве она не меняла себя, чтобы вписаться в него? Завтра в семь часов утра он уедет.
В гостиной он застал Энн одну. — Где миссис Коллетт? — спросил он.
«Зовите ее Эдит. Ей пришлось уйти на ужин.
Это была еще одна ложь. Полковник Франклин справедливо назвал его педантом, потому что такие маленькие хитрости причиняли ему боль. Конечно, Эдит ушла, чтобы они с Энн могли провести этот вечер наедине. Он сказал: «У меня еще долго не будет возможности как-то называть ее. Я должен уехать завтра.
Тщательно разыгранное лукавство Энн растаяло. Он увидел, как неподдельная печаль и почти паника отразились на ее лице. Затем она взяла себя в руки. «Робин, какой позор! Но, полагаю, с этим ничего не поделаешь. Я так хотела услышать все о том, чем ты занимаешься, но у нас не будет времени, не так ли? Выпей еще бокал мансанильи. Сядь и просто дай мне посмотреть на тебя. Ты худой, но такой… сильный на вид. Ты ведь не сердишься или что-то в этом роде, правда? Ее последние слова прозвучали неуверенно, и на них ее голос дрогнул.
«Нет. Почему?
— Твой рот.
«Я родился с этим, Энн. Я ничего не могу с этим поделать.
«Мне это нравится.» Наливая ему вино, она перегнулась через него, прижимаясь грудью к его руке. Ее духи были такими же, как те, что тонко витали в спальне. Раньше она в больших количествах наносила на себя простые цветочные духи и, как следствие, чудесно пахла молодостью и счастьем. Это было более тяжелое, терпкое вещество, и оно больше напоминало ему животных, чем цветы.
Она начала рассказывать ему о тех усилиях, которые прилагала, чтобы не чувствовать себя одинокой, пока его не было. Она была в восторге от доброты и гостеприимства многочисленных вдовцов на станции, которые были так же одиноки, как и она. Она много видела Руперта, почти столько же Тома и совсем немного Гарри. Руперт был майором Хейлинг; она упомянула фамилии остальных, но он забыл их к тому времени, как она закончила предложение. Он кивнул и согласился, что они были хорошими людьми, раз были так добры к ней. Ее поведение изменилось. Она стала более нерешительной и почти надулась. Через некоторое время она сменила тему со странной смесью досады и облегчения. Вскоре после этого носильщик объявил, что обед подан. Она стояла у двери, улыбаясь ему, пока он не протянул ей руку. Затем, легко взяв его за локоть, она скользнула рядом с ним в столовую.
На маленьком обеденном столе розового дерева стоял единственный канделябр с четырьмя ветвями. Свет падал на сияющее дерево и на букеты белых роз по бокам. Еще больше роз в круглой вазе обрамляло основание канделябра. На буфете стояли два дубовых ведерка с серебряными ножками, и из каждого торчало горлышко бутылки шампанского. Этикетки из золотой фольги поблескивали на фоне сверкающего льда и розового дерева. Носильщик отодвинул стул Энн, и Робин помогла ей сесть. Двойные дамастные салфетки были сложены в виде колец, ее простые, его расходились с одной стороны в виде печатки. Разносчик подал им консоме со льдом.
Она действительно изменилась. Она выпила по два бокала шампанского на каждый из его бокалов. Он любил шампанское, но не нуждался в большом количестве, и она продолжала уговаривать его выпить еще. Это не произвело на нее дурного эффекта; только глаза ее заблестели, а язык стал более развязным, всегда гладким, всегда остроумным, иногда теплым. Она доминировала на маленьком банкете без усилий и не сказав ни слова слугам. Она на долю секунды оторвала от него взгляд, и блюдо было убрано. Она пошевелила двумя пальцами одной руки, и бокалы снова наполнились. Робин с болью осознала, что стала экспертом в механике жизни и что это достижение, по ее мнению, имеет первостепенное значение. Она продемонстрировала всю глубину своей новой компетентности, когда подали основное блюдо — жареную баранину. — Извините, но я больше не ем мяса, — сказала Робин.