Робин держал камень между указательным и большим пальцами правой руки, поворачивая его так и эдак, чтобы уловить его слабый свет. «Это! За этот мусор?»
Прохожие теснились поближе, но видели только знакомую сцену заключения сделки. Ювелир скорбно покачал головой и сказал: «Задняя дверь. Синий».
Робин сказал: «Половина этого, и я, возможно, подумаю об этом». Якуб жестикулировал и скулил, но когда Робин положил монету, он взял ее, покусал и спрятал к себе за пояс. Робин двинулся дальше со стеклянной безделушкой в руке. Он кружил по базару, пока не нашел переулок за магазинами и в нем заметил выкрашенную в синий цвет заднюю дверь Якуба. Добравшись до дома, он позвал Джагбира и предупредил его, чтобы тот был готов без четверти двенадцать.
Они выскользнули из дома за несколько минут до полуночи и целеустремленно, как мужчины, направляющиеся на свидание, зашагали по базару. С заколоченных верхних этажей доносились приглушенные и гнусавые голоса поющих проституток. Когда они подошли к синей двери, Джагбир поскреб в нее ногтями, и она сразу открылась изнутри. Темная фигура Якуба отшатнулась в коридор, испуганно скуля: «Кто ты? Пощади меня!» Джагбир отступил в сторону, и Робин вошел, закрыв за собой дверь. Якубу он прошептал: «Не запирай ее. Мой человек останется снаружи».
«О, так это он? Я боялся…
— Ну, поторопись, что ты хочешь мне сказать?
— Я кое-что знаю, сахиб-бахадур.
— Я Хуссро из Гаргары.
«Сахиб, я десять лет работал ювелиром в Дели, в «Чандни Чоук». Вы знаете это место?
— Нет.
«Я был там во время Великого мятежа. Многим английским сахибам в то время приходилось притворяться кем-то другим. Я могу отличить английского сахиба днем или ночью, глухого и с завязанными глазами.
«Ты слишком много болтаешь. Что ты хочешь сказать?
«Но ты не бойся. Никто из этих болванов и через тысячу лет не узнает тебя таким, какой ты есть. Селим Бег отправился на восток. Его преследовали с запада.
«Почему? Кем?
— За неделю до его отъезда один путешественник случайно рассказал мне, что русские строят новый город в Аккальском оазисе на краю Каракумов, к северу от гор Мешхеда. Я спросил себя, почему. Я рассказал Селим-бегу. Возможно, он привез эту новость на восток.
«Возможно. Правительству Индии было известно о новом городе. Он находился не к северу от Балха, а к западу и не мог иметь никакого отношения к лошадям. Вероятно, это окажется какая-нибудь станция или депо на железной дороге, которую русские только что начали строить к юго-востоку от Каспийского моря в Красноводске. — Вы знаете что-нибудь связанное с лошадьми, которыми интересовался Селим Бег? — спросила Робин.
«Лошади? Нет, сахиб. Вокруг нового города будет много верблюдов, но лошади…» Робин почувствовала, как он пожал плечами.
«Значит, на север? Все эти разговоры о западе. Селим Бег упоминал север? Он ездил на север перед той последней поездкой?
Снова пожатие плечами. — На север? Нет.
Робин расплатился с ним, выскользнул из дома и вернулся в дом. Таким же образом он провел еще два дня, расспрашивая о Селим Беге, прислушиваясь, наводя справки, но больше ничего не выяснил. На следующий вечер за ужином вдова Селимбека начала упрекать Джагбира за его поведение со служанкой. Девушка сидела на корточках в женском уголке рядом с ней, но не обращала внимания на то, что говорилось. Джагбир тоже. Наконец вдова обратила свое ворчание к Робин. «Господи, пожалуйста, побей этого своего маленького дикаря-татарина. Или скажи ему, чтобы держался подальше от девушки. Когда он здесь, она не работает.
— Вы пытались сказать девушке, чтобы она держалась от него подальше? — спросила Робин.
«Пытались? Она ворчала, но тоже смеялась. Она перестала притворяться, что прячет лицо в их присутствии. Взглянув на нее через плечо, Робин увидел при свете дымящегося фитиля, что ее глаза мерцают. Впервые с тех пор, как она услышала о смерти Селим-бека, она хотя бы на минуту избавилась от давящей меланхолии. Что бы Джагбир ни делал, кому-то это, казалось, было выгодно. Она продолжала визгливо. «Пыталась! Я била ее до тех пор, пока ее маленькая попка не стала черно-синей. Она не возражает, пока это… этот молодой баран бьет ее с другой стороны. Потом она спит до полудня, спит на ногах, хотя должна работать! Работает!»
Джагбир ел, ничего не говоря и сохраняя круглую пустоту на лице. Девушка глупо хихикнула.
После ужина Робин подумал, не поговорить ли ему с Джагбиром, но решил не делать этого. Завтра или послезавтра они должны покинуть Балх. Джагбир думал о завтрашнем дне не больше, чем молодой олень. Он крал одной рукой, а другой возвращал двойную стоимость. У него был инстинкт жизни, который все понимали. Если бы Робин сам обладал им, его жизнь с Энн была бы счастливой, что бы ни случилось… Но он должен заставить молодого Сэвиджа работать над имперскими проблемами, стоящими перед ним.