— Да, хотя очень недолго, — сказала Лотта. А потом спросила:
— Мама плачет?
— Ничего она не плачет, — ответил Юнас.
И тут Лотта услыхала, как кто-то внизу на лестнице произносит:
— Конечно же, я плачу!
И в комнате появилась мама.
— Конечно же, я плачу из-за моей малышки Лотты.
Довольная Лотта кивнула головой:
— Ничего не поделаешь! Я уже переехала, и у меня есть домашнее козяйство.
— Вижу, — сказала мама. — А как у тебя уютно!
— Да, гораздо лучше, чем дома, — сказала Лотта.
— Я принесла тебе небольшой цветок. Ведь так принято — приносить цветы, когда переезжают, — объяснила мама, передавая горшочек с красной геранью.
— Здорово придумано, — обрадовалась Лотта. — Я поставлю цветок на окно. Спасибо тебе.
Лотта еще раз вытерла пыль со всей мебели, чтоб это видели мама, и Миа Мария, и Юнас и сочли бы, что Лотта способна вести домашнее козяйство. Но когда она кончила вытирать пыль, мама сказала:
— А ты не пойдешь домой обедать вместе с Юнасом и Миа Марией?
— Нет, меня кормит тетушка Берг, — сказала Лотта и продемонстрировала, как хитроумно они все устроили с этой корзинкой.
— Во всяком случае, ты не такая уж дурочка, — заметил Юнас.
Затем, усевшись на пол, стал читать старые еженедельные газеты, которые нашел в углу. А мама сказала:
— Тогда до свидания, малышка Лотта! Если вздумаешь снова переехать домой к Рождеству или что-нибудь в этом роде, знай, мы все будем рады.
— А сколько времени осталось до Рождества? — спросила Лотта.
— Семь месяцев, — ответила мама.
— Хо-хо, пожалуй, я точно проживу здесь гораздо больше семи месяцев, — решила Лотта.
— Ты так думаешь, да?! — сказал Юнас.
Потом мама ушла. Лотта и Миа Мария стали играть с Виолой Линнеа, а Юнас сидел на полу и читал старые еженедельные газеты.
— Разве здесь не весело, Миа Мария? — спросила Лотта.
— Да, лучшего игрушечного домика на свете нет, — ответила Миа Мария.
— Это мой дом, а вовсе не игрушечный домик, — сказала Лотта.
Тут кто-то снова поднялся по лестнице, и это был папа.
— Ой-ой-ой, какое несчастье! — причитал папа. — В городе ходят слухи, будто ты переехала. Это правда, Лотта?
Лотта кивнула:
— Ага, я переехала!
— Тогда я знаю кое-кого, кто будет плакать вечером, и это твой бедный папа. Подумать только, я приду вечером в детскую пожелать своим детям спокойной ночи, а одна кроватка окажется пустой. Лотты нет!
— Ничего не поделаешь! — сказала Лотта, хотя ей было жалко папу, да, очень жалко!
— Ну что ж, вероятно, ничего не поделаешь, — сказал папа. — Но Юнасу и Миа Марии придется все равно идти сейчас домой и есть мясные фрикадельки и абрикосовый компот.
Папа, Юнас и Миа Мария собрались уходить.
— Тогда до свидания, малышка Лотта, — уходя, сказал папа.
— Тогда до свидания, — ответила Лотта.
— Привет! — сказали Юнас и Миа Мария.
— Привет! — ответила Лотта.
«…И ночью стою там одна у окошка…»
Потом Лотта была одна. Тетушка Берг принесла ей обед. Лотта подняла наверх корзину, и там снова лежали бутылочка лимонада, и две соломинки, и холодная свиная фрикаделька.
— Не хуже, чем у Нюманов, — сказала Лотта своему Бамсе.
Когда она поела, она снова вытерла пыль со своей мебели. Затем, стоя у окошка, смотрела в сад Нюманов. Юн ас и Миа Мария играли там с папой в крокет. Все яблоневые деревья цвели, и Лотте казалось, что они похожи на большие букеты. Это было так красиво!
— Играть в крокет — весело, — сказала Лотта своему Бамсе. — Хотя и не так весело, как иметь свое собственное домашнее козяйство.
Вскоре начало смеркаться. Тогда папа, Юнас и Миа Мария пошли в свой дом желтого цвета. Лотта вздохнула. Смотреть было больше не на что.
Она долго еще выглядывала из окошка, а тем временем с хлам-чердаком тетушки Берг случилось нечто неожиданное для Лотты. Там стало совершенно темно, и, обернувшись, она это увидела. Мрак сгустился в углах, он лежал там черным покровом. И он подползал все ближе к комнате Лотты, так что скоро осталось всего лишь одно маленькое пятнышко у окошка.
— Лучше нам лечь, потому что скоро мы ничего не увидим, — сказала Лотта своему Бамсе.
Она поспешила уложить Виолу Линнеа в кукольную кроватку, а Бамсе — в детскую кровать. Затем сама залезла туда и легла рядом с Бамсе, натянув одеяло на нос.
— Не то чтоб я боялась, когда темно, — сказала она, — но мне кажется, что это жутко печально.
Она вздохнула несколько раз, потом села и стала вглядываться в темноту.