Я развернулся к экипажу: извозчик стоял неподалеку и настороженно озирался. Я махнул ему, чтобы он занял место на козлах. Все, чего я в данный момент желал, так это поскорее убраться отсюда.
Направляясь к экипажу, я уже было миновал поляну, как вдруг обнаружил на снегу еще кое-что помимо крови и волчьих следов: это были треугольники! Они расползлись по снежному покрову, заполнив собой значительную часть поляны. Я велел извозчику немедленно трогаться, запрыгнул в экипаж и весь оставшийся путь ехал, сжимая в дрожащей руке рукоять револьвера.
Что же там произошло? Поначалу мне пришло в голову, что Вендорф все-таки сбежал так, как это делали некоторые узники — своим ходом, без вмешательства потусторонних сил. А потом на несчастного напала стая волков. Но что тогда случилось с самими волками? Передрались за добычу? Маловероятно. Логическую цепочку, которую я выстраивал в своей голове, разрывали эти треугольники на снегу. Кто начертил их — барон перед смертью? Хищники? Я нервно рассмеялся. А потом никак не мог прогнать видение головы Вендорфа с остекленевшими глазами и седыми волосами, залепленными снегом вперемешку с кровью.
В Зеленые Камни мы прибыли около двух часов ночи. К этому времени холод окончательно доконал меня и, выйдя из фургона, меня начало трясти так, что застучали зубы. В бараке, где у меня была отдельная секция, кто-то предусмотрительно натопил печь, за что я был несказанно благодарен. Решив отложить разгрузку медикаментов до утра, я, даже не зажигая лампы, разделся, завалился на кровать и почти сразу уснул…
Когда настойчивый стук в дверь разбудил меня, я подумал, что прилег буквально минуту назад. В комнате было все так же темно, но уже довольно прохладно, так что я невольно поежился. Из-за двери раздался голос Алфимова:
— Яков Михалыч!
— Какого черта?! — рявкнул я, пока еще плохо соображая. — Сколько сейчас времени, Николай?
— Уже почти семь утра. Да ты дверь-то откроешь? А то у меня рука к чайнику примерзнет сейчас…
Я нашарил спички на столе, зажег лампу и впустил его. С улицы пахнуло утренним морозом. Алфимов действительно пришел с чайником.
— Горячий? — поинтересовался я.
— Уже не уверен.
Пока я одевался и приходил в себя, Алфимов разлил чай по кружкам. Кипяток пришелся как нельзя кстати и растекся по телу приятной теплотой.
— Когда приехали? — спросил он.
— Ночью.
— Мы вас вчера ждали.
— Пришлось задержаться: кое-чего на складе не оказалось. — Я подумал о том, чтобы поделиться с ним мыслями о лекарствах, внесенных Юрковским в список, но Алфимов, к моему удивлению, меня опередил:
— Ты, кстати, ту ерунду, которую тебе начальник заказывал, привез? — спросил он.
— А почему ты спрашиваешь?
— Он меня за этим и послал. А то мне делать больше нечего, как в такую рань чужие пороги обивать! — В голосе Алфимова проскользнули нотки недовольства — он не привык исполнять роль «мальчика на побегушках».
— Привез, — ответил я. — Кстати, это именно из-за них мне пришлось задержаться.
— Что, какая-то редкость?
— Не поверишь, но я, человек с медицинским образованием, про подобные препараты даже не слыхал никогда.
— И на кой они Кондратьичу? — пришла очередь удивиться и Алфимову.
Я пожал плечами, а он, глянув на часы, спохватился:
— Ну ладно, допивай чай, бери все эти загадочные склянки и идем к Юрковскому — тот уже, небось, весь свой кабинет исходил вдоль и поперек…
— Кстати, — вспомнил Алфимов, когда мы были уже на улице. — Пока ты отсутствовал, Фокусник снова беседовал с Юрковским. В кабинете они находились наедине, и этот психопат расцарапал нашему начальнику лицо. Тебя не было, и Кондратьич сам себя забинтовал, так что ты не пугайся, когда его увидишь.
— А что, санитара нельзя было попросить? — поинтересовался я.
Алфимов неопределенно пожал плечами…
— Сам Юрковский как-нибудь объяснил, из-за чего случился конфликт? — Меня это все беспокоило. — Как вообще допустили, что они остались вдвоем?
— Моей вины в том нет, Михалыч, — оправдывался Алфимов. — Часовые утверждают, будто арестант изъявил желание побеседовать «тет-а-тет», и Кондратьич, не долю думая, выставил их за дверь. У меня-то дела были, уж я бы такого беспорядка не допустил.
— Ты разговаривал после этого с Юрковским?
— В обязательном порядке, Михалыч. Он, правда, разозлен тогда был шибко, все лицо свое перебинтованное ощупывал. Со мною совершенно неучтив был. Но я не отступался, ты же меня знаешь.
Я нетерпеливо кивнул.