Я прижал Наташу к себе и крепко поцеловал в шею.
— Что за разврат в местах общественного скопления людей?
Прямо передо мной стоит Паршивец, с настольным вироматом подмышкой, и улыбается:
— Всем доброго утра, но я пока пойду к киоскам прогуляюсь. Нас по идее, не должны вместе видеть.
— Рискует, — говорит Сан Саныч, — он в городе человек видный. К нему могли и полицейских приставить.
— Не позаботился бы о слежке, не ходил, — говорю, — что я, Паршивца не знаю? Пятнадцать раз подстрахуется, прежде чем сделает. Да и кому я нужен сейчас? Обо мне и в полиции забыли за столько времени-то.
— Слушайте, — говорит Пройдоха и громко читает, — президент посетит Такер в свой день рождения. Он желает лично проследить за ходом расширения Ниши и обсудить с региональными лидерами тему финансирования виртуального города и степень рациональности открытия еще трех филиалов на востоке страны.
— Деньги некуда девать, — выносит вердикт Сан Саныч, — из Ниши прут и переть будут, а они расширить захотели.
— А что, — говорю, — нам же лучше. Раньше мы в одном Городе гуляли, а теперь в четырех! Да и на востоке я давно не был. Интересно, там настоящий восточный город построят, или как у нас, панельные многоэтажки?..
— Тут еще написано, вы не поверите, что доход от инвестиций сторонних фирм вырос, по сравнению с прошлым годом, в четыре раза.
— Пропаганда, — говорит Сан Саныч, — уж я-то знаю, какие у них там доходы и в какую сторону эти четыре раза.
— А теперь, когда Грозный вернулся, они вообще обанкротятся, ага, — подмигивает Пройдоха, — ни одна защита не устоит.
— Да ладно тебе, — говорю, — совсем в краску вогнал. Я, по-твоему, супермен? Мне срок вообще по ошибке дали, спутали с каким-то крутым взломщиком из заграницы, а он, гад, ушел пешком на юг, только виромат с собой прихватил.
— Может, и я тебя спутала с каким-нибудь взломщиком из заграницы? — спрашивает Наташа.
Я картинно грожу ей пальцем:
— Думаешь, я зря в тюрьме сидел?
— Думаешь, я зря тебя ждала?
— Думаю, хватит языками чесать, пошли, — говорит Негодяй, возникший чудным образом из переулка.
Я первым вскакиваю с лавочки:
— Опаздываешь.
— Начальство не опаздывает, а задерживается, — парирует Негодяй, бряцая ключами, — я там, у киосков Паршивца наблюдал, он обещался через десять минут подойти. Сидит на лавочке, чего-то доигрывает… прошу.
Отворив дверь, Негодяй исчез в темноте коридора.
Его музыкальная студия была, по совместительству, еще и домом. На первом этаже, собственно, располагалась комната для репетиций, комната для записи и еще одна, забитая под завязку всевозможной аппаратурой совершенно непонятнейшего назначения. В музыке я не разбирался совсем и, исходя из мнения окружающих, не имел ни слуха, ни тем более голоса. Мои попытки в детстве освоить гитару закончились крахом и сильно ноющими мозолями на кончиках пальцев.
Однако же Негодяй в противовес мне, писал вполне приличную музыку и даже записал несколько дисков, весьма популярных в узких кругах. На студии записывались и другие группы, не оставляющие надежд завоевать высшие места хит-парадов страны. Ну, а чем еще заниматься редкой молодежи в Такере? Своеобразную, конечно, музыку пишут, но все же.
На втором этаже студии находилась двухкомнатная квартира, с кухней и санузлом. Ни о каких новомодных автоматических измерениях давления, анализа мочи и прочей дребедени в квартире Негодяя слышать не приходилось. Он был злостным консерватором и ничего подобного попросту не переваривал. Ходили слухи, что всего пару лет назад Негодяй выкинул, наконец, свой старенький blue-ray проигрыватель, который десяток лет пылился у него где-то на шкафу.
Мы сразу последовали на второй этаж. Негодяй первый, щелкая выключателями, наполняя помещение привычными бытовыми звуками. В коридоре второго этажа он заставил всех разуться и буркнув: «Располагайтесь», удалился на кухню.
— Ты уже был у Негодяя? — шепотом спрашивает Наташа, оглядываясь по сторонам.
— Ага, два раза, до ареста, — отвечаю.
— У него девушка есть?
— Настя, кажется. Не помню. До моего ареста была. А разве видно, что нет девушки? Вроде все неплохо. Чисто, светло, презервативы нигде не валяются. Хотя, нет, презервативы это не показатель.
— Вечно ты, — фыркает Наташа, — я просто так спрашиваю. Интересно.
В комнате действительно светло и свежо. Как только мы пересекли порог, сработал рекзатор воздуха, загудел под потолком. Запахло чем-то свежим, окутала прохлада. Я потянул носом воздух и поставил на журнальный столик пакет, который принес с собой. Сегодня все тут с пакетами.
— Занятно, ага, — говорит Пройдоха, — сколько лет дружим, а здесь в первый раз.
— Негодяй наш очень щепетильно относится к студии, — Сан Саныч кладет желтый чемоданчик на пуфик, один из пяти, расположившихся вокруг журнального столика, — работа для него святое.
— Согласен.
Наташа занята рассматриванием книг в стеклянном шкафу около ивизора. У Негодяя вообще зал уставлен мебелью под завязку. Пустует лишь пара метров в центре и то, наверное, для того, чтобы рассмотреть красивый ковер под ногами. Глядя на этот ковер, понимаешь, для чего Негодяй просил разуться. Это вам не Паршивец со своим холодным бетонным полом в гостиничном номере. Наступать на ковер в обуви действительно жалко.
В дверях появился Негодяй. В его взгляде проглядывалось неудачно скрываемое любопытство. Ведь кроме меня здесь больше никто и никогда не бывал.
— Кто-нибудь пойдемте со мной, поможете, — говорит он, и вновь исчезает в коридоре.
По умолчанию, за ним отправляется Пройдоха. Во-первых, он у нас самый младший, во-вторых, ни я, ни Сан Саныч попросту не двинулись с места. Наглость, что поделать.
Сан Саныч присел на пуфик, я же занялся разбором пакетов. Мы с Наташей принесли креветок, холодных еще, замороженных. В пакете Сан Саныча оказалась бутылка ликера апельсинового цвета, с акцизной маркой на пробке и серийным номером, вылитом прямо на горлышке. Где Сан Саныч достает безумно дорогие вещи лично для меня загадка.
Пройдоха совершил несколько забегов по маршруту зал-кухня-зал, и наполнил стол всевозможными легкими закусками, в основном полуфабрикатами и купленными салатами.
Мы уселись за стол, и в то же время пожаловал Паршивец.
— Добро пожаловать, Роман Антонович, — говорю, — попрошу вливаться.
И он вливается, предварительно притащив из кухни табурет.
А дальше понеслось.
Обожаю вечеринки. Особенно один неуловимый момент, когда сидишь, значит, потягиваешь пиво, закусывая еще хрустящей льдинками креветкой, открываешь рот, чтобы ляпнуть очередную умную вещь… и вдруг оказывается, что ты уже втянут в какую-то увлекательную беседу по самые уши, что вьется дымок из зажатой между пальцев сигареты, а пепельницей служит стакан, а креветки кончились, а Сан Саныч о чем-то упорно спорит с Пройдохой, и тихо работает цифровой центр, рассылая по комнате ненавязчивые музыкальные импульсы. — …берем газету, открываем на первой странице, читаем: к нам едет президент! — это я сам говорю, но голос словно не мой, а глаза никак не желают оторваться от пустой ликерной бутылки, — а он нужен нам здесь? Мы его звали, спрашивается?
— А он кому-то мешает? — спрашивает Негодяй. На нем черная майка, а в руке большая белая кружка. Негодяй, как всегда, предпочитает хороший кофе крепкому пиву.
— Он мне мешает, — говорю, — не хочу, чтобы в мой город президенты всякие приезжали. Представляешь, сколько проблем разом? Перво-наперво, все дороги перекроют, на работу не добраться.
— Ты же не работаешь…
— Я не работаю, а другие работают, и не доберутся. А еще полиции наедет уйма!
— Много, — соглашается Паршивец.
— Вон. Цены поднимутся, потому что журналюги наедут. Это уже не только моя проблема, а всех.
— Журналюги, это хорошо, — опять соглашается Паршивец.