– Пауль.
Голос у него был ломким от испуга: заверения в том, что за ним нет никакой вины, то ли не подействовали на него, то ли уже были позабыты; Курт подбодрил бледного, словно полумертвого, парня уже чуть мягче:
– Пауль… дальше?
– Пауль Кюрнер, майстер инквизитор, – отрапортовал тот. – Солдат барона Бланкенштайна.
– Хорошо, Пауль, – кивнул он. – Моего имени тебе знать не надо.
И слава Богу, прочел он в светло-серых глазах напротив.
– Мне необходима твоя помощь, – продолжал Курт, наблюдая за тем, как его лицо расслабляется, обретая выражение изумленное и даже польщенное, и еще раз похвалил себя за правильный выбор тактики. – О том, что я скажу сейчас, и о том, что ты потом сделаешь, не должен знать никто. Ни одна живая душа. Даже отец.
– Даже духовник?.. – растерянно проронил тот.
Вот как, приятно удивился Курт. Добрый католик. Можно было похвалить себя в третий раз, последний, для ровного счета; похоже, уроки по постижению законов человеческого поведения даром не прошли и кое-что в людских лицах он все-таки разбирает, если до сих пор не обманывался…
– Даже духовник, – торжественно подтвердил Курт. – Это дело Конгрегации.
На бледных щеках Пауля проступили два ярко-розовых пятна, и он решил, что пафосную часть пора окончить, – парень и без того начал буквально светиться от гордости.
– Сейчас ты свернешь с этой дороги, – перешел к указаниям Курт, – и отправишься в Штутгарт. Нигде не останавливаясь, ни с кем не говоря и не ввязываясь в неприятности. Даже если ты увидишь, что какой-нибудь разбойник режет на части прекрасную девицу, которая жалобно просит о помощи, ты должен проехать мимо. Вот это, – он показал запечатанное письмо, и взгляд Пауля прикипел к внушительной сургучной печати, – ты передашь в собственные руки представителю Конгрегации в Штутгарте. Лично. Не секретарю, не охране, никому другому. Это – понятно?
– Да, майстер инквизитор. Я все понял.
– Даже если там окажется сам Папа и скажет, что возьмет у тебя письмо, что ты должен сделать?
– Сказать «нет», – не задумавшись ни на миг, отчеканил тот; Курт кивнул:
– Молодец. Держи. С печатью обращайся бережно, – предупредил он, глядя, как парень прячет письмо. – Не сломай ненароком.
Тот оцепенел на миг, снова побелев, – очевидно вообразив во всех деталях, что будет, если курьер доставит секретное послание со сломанной печатью; доказать, что оный курьер не делал поползновений это послание прочесть или не дал его изучить либо же списать, не приведи Господь, кому другому, будет не просто сложно – невозможно.
– Да, майстер инквизитор, – заметно севшим голосом подтвердил Пауль.
– Теперь повтори, что ты должен сделать.
Тот кивнул, глядя на Курта верным взглядом новобранца в городской страже, и выговорил, четко чеканя слова:
– Ехать в Штутгарт – немедля и без остановок. Ни с кем не общаться. Не отвлекаться. Вручить письмо лично обер-инквизитору Штутгарта.
– Все верно. Последнее: остановиться ты можешь, чтобы перевести дух; мне не надо, чтобы ты переломал ноги коню или себе. Когда выполнишь поручение, ты волен отправляться по своим делам, но – что?
– Молчать.
– Молодец, – повторил Курт, одарив парня улыбкой и хлопком по плечу; тот снова вспыхнул пятнами и вздернул голову. – Свободен.
Пауль развернулся к коню, вскарабкался в седло, от волнения не сразу попав в стремя, и устремился с места в галоп, позабыв проститься с майстером инквизитором.
Курт улыбнулся, глядя, с какой стремительностью уносится прочь облако пыли, и тут же вздохнул. Не свернул бы себе шею, в самом деле…
Но – нет; через четверть, может половину, часа раж пройдет. Рвение и осознание значимости доверенной ему миссии останется, но горячность выветрится. Да и конь вскоре заартачится идти галопом, и придется перейти на рысь, а часа через четыре, много – пять, парень поймет, что и ему самому необходимо передохнуть. Если остановка будет всего одна, и не более часа, то он вполне поспеет в Штутгарт к вечеру, причем не самому позднему. Далее все зависит от степени доступности запрошенной Куртом информации; он уповал на то, что до времени встречи, назначенной через два дня, не считая этого, ее получить все же успеют.
Когда Курт добрался до Таннендорфа, было уже за полдень, однако он потратил время на то, чтобы отыскать спуск к реке, – после восьмичасового путешествия по полям под все сильнее припекающим солнцем сапоги были целиком в травяной крошке и пыли, а сам майстер инквизитор, казалось, пропитался и этой пылью, и солнцем насквозь. За час высох и он сам, и одежда; к реке, слава Богу, никто за это время не пришел – уже одеваясь, Курт вдруг подумал, в каком во всех значениях неловком положении застукали бы тогда майстера инквизитора…