Annotation
Это сказка о старике, некогда жившем на берегу озера с черной водой, и о некоторых других озерах, где, случается, иногда живут русалки и те, кто их ловит.
Hungry God
Hungry God
Ловец русалок
Небо темнело, туча поднималась, изогнутая как крыло, и мнилось, что там, за горизонтом, скрывается гнездо огромной птицы. Вечер был незрелый, туманный, неотличимый от предрассветной мглы, пасмурное безвременье навалилось, предвещая непогоду и дождь. На земле, копируя изгиб в небе, дугой уходил вперед наезженный тракт, глядел вверх мутными лужами, водой, стоящей в колеях. Всадник ехал по краю, минуя грязь, в которой его конь утопал по самые бабки; нарядный всадник в красно-синем сюртуке, в берете с крашеными фазаньими перьями, и под стать его золотистый скакун с узкой щучьей мордой и голубыми глазами. Даже серость, залегшая кругом, не могла выпить их яркие цвета, и переливающейся пестрой каплей они пробирались на запад, навстречу невидимому, упрятанному в тучах солнцу.
Дорога все менее походила на проезжий тракт и тонула в травах, что корнями безнадежно пытались связать жирную глубокую грязь, ил и гниющие стебли. Звенели цепи уздечки, украшенной цветными стеклами, и конь опускал голову, прикидываясь смертельно уставшим, а через сотню шагов его хозяин увидел то, что раньше учуяли широкие нежные ноздри - ленивый медленный дым, поднимающийся вдали над деревьями. 'Там кто-то живет' - решил всадник и уверенно поворотил в сторону, надеясь найти ночлег под крышей.
Верно, он хотел найти тропу, что вывела бы к жилью, однако вместо этого ненароком потерял из вида дымный хвост очага, что обещал тепло и горячий ужин. Темнело, и туман накатывал белесой непроглядной волной, усилилось эхо, словно поблизости оказалась просторная водная гладь, и вскоре точно, споткнувшись, конь соскользнул задними копытами в воду, перепугался и сбросил всадника. К счастью, тот угодил в воду и ил, и не расшибся, но поминал недобрым словом глупую скотину и безуспешно звал ее обратно, пока пытался выбраться на твердую землю. Он напряженно всматривался во мглу, но видел лишь протянутые к нему сучья чахлых деревьев, что укоренились на болоте, он замерз и выбился из сил, когда услышал, будто его позвали по имени. Нежнейший сказочный голос, равных которому не было, чарующий и манящий, он сулил защиту и отдых, и путник окликнул в ответ, не зная, как обратиться к той, что ждала его где-то в тумане, но, верно, боялась сойти с места, чтобы не потеряться вместе с ним. Дрогнуло сердце, защемило до слез, столь прекрасным показался ответ из-за белесой пелены.
- Я иду, иду! Где ты? - Закричал, вытирая глаза безнадежно грязной перчаткой, и вновь она позвала его по имени, а потом запела, чтобы голосом своим вывести из болот, и не было на свете песни печальней и светлей.
И он шел, бежал, падал и вновь вставал, вода достала ему до колен, а он все спешил и спешил, провалился по пояс и брел, увязая ногами в корнях и иле, шел на зов, что тянулся и звал, как свеча в окне любимой, как трепетное сердце, как нечто настолько совершенное, что просто не должно было существовать в мире. Песня еще длилась, когда кто-то горестно вскричал, тревожа туман, потом оборвалась и, ошеломленный тишиной, путник застыл посреди стылой темной воды и внезапно понял, что не помнит, где берег. Что-то плеснуло, потом еще раз, ближе... огонь!
- Где ты? Отзовись! Я здесь, здесь! - закричал он в отчаянии, замахал руками, поскользнулся и с головой окунулся в гнилую болотную воду, вынырнул, в панике нашаривая ногами дно, пытался отыскать свет, но его больше не было. Вместо этого из мглы почти беззвучно появилась длинная почерневшая от времени лодка. Качнулся у самого лица тяжелый литой фонарь, прикрепленный к носу, почему-то погашенный, закрытый жестяным колпаком.
- Эй, что уставился? Полезай сюда! - загремел над ним голос, сиплый, зычный и резкий, от которого путник едва не заслонился руками, столь невыносимо было слышать подобное после невероятного волшебного пения.
Огромная темная фигура поднялась во весь рост, протянула корявое и скользкое весло. Ухватившись повыше лопасти, он только и охнул, когда некто невероятно сильный вздернул его в накренившуюся лодку, помог перевалиться через борт. Спасенный уселся на скамью, отдышался и, наконец, поднял голову, чтобы рассмотреть того, кто пришел ему на помощь. Это был высокий старик с седыми космами, убранными в растрепанную косу, неведомо, сколько ему могло быть лет, но годы еще не изглодали его до костей, грязная обтрепанная рубаха не скрывала могучих рук, смуглых и узловатых, точно древнее дерево. Из-под кожаного фартука, пестрого от грязи, виднелись добротные чешуйчатые сапоги совершенно невероятного размера. Неровно подстриженная пегая борода скрывала выражение лица, но глаза под кустистыми бровями, горели, точно наполненные черным пламенем - пусть и не видно цвет, но сердце чует жар, и мурашки пробираются по коже.
- Спасибо тебе, дедушка, ты мне жизнь спас, - проговорил путник, оправляя испорченный сюртук, да пытаясь отыскать на голове потерянный берет с перьями. - Я - Эден Глеве, королевский учетчик.
- Далеко же ты забрался, учетчик, - хмыкнул на то старик, совершенно равнодушный к высокому мытарскому чину, отвернулся, отталкиваясь веслом от чего-то за бортом.
- Я ехал из Гвирона, хотел взять северней, заглянуть в местечко Су, где живет моя родня, но, верно, заблудился. Что это за место?
- Озеро Сведах, - коротко бросил старик, и выпрямился на корме лодки, глядя вперед, неподвижный и огромный, точно утес посреди протоки.
Эден хотел бы сказать что-то дельное, как-никак, учетчик, образованный человек, но, к стыду своему, хоть убей, не помнил такого озера, да и учили его названиям лишь местностей да деревень, полагая все прочее лишним. Изредка всплескивало весло, направляя бег неповоротливого плоскодонного суденышка, такого же большого и простоватого, как его владелец, но спаситель и спасенный молчали. Было то молчание привычным и обыкновенным для старика и совершенно неприятным для Эдена, неудобным точно камешек в сапоге, и лишь через несколько минут понял он, что же было не так.
- А как тебя зовут, дедушка?
- Лум.
Только имя, и ничего больше. Да и имя - точно звон колокола над этой черной болотной водой, глухое и странное. Невольно он задал себе вопрос, куда же его угораздило заехать, уж не в самые ли дикие восточные рощи, на которые, говорят, не распространялась даже власть и воля самого Короля, но расспрашивать он не решился, принимая малословность угрюмого старика за затаенную враждебность.