Лум поднялся на ноги в качнувшейся лодке, встал, сжимая в руках свое весло и вздохнул. Был ли это вздох горести или облегчения - кто знает, но поутру он запер дом и ушел прочь с одним лишь своим фонарем и мешком за плечами.
***
Город, многоликий и хищный, как голодная русалка, обступал всякого, кто рискнул сунуться в разверстые пасти его ворот. Мельтешение горожан, стражи, воришек, неотличимых от первых и проходимцев, неотличимых от вторых, нищие и босые попрошайки с драгоценными кольцами под грязными рукавами, разодетые в серебро и граненое стекло аристократы, бледные от голода - это место любит парадоксы, любит диковинное, оно питается чудесами. На площади в деревянной изгороди кружат две причудливых твари, шипят и рычат, катаясь клубком, и между зрителями ходит, принимая ставки, хромой мастер в широкополой шляпе. Разукрашенная синяя карета с белыми узорами запряжена хрустальными зверями. Кто-то шепчет проклятья, люди расступаются - синекожий урод с мистическими знаками на капюшоне и на лице, идет через толпу, у всех его телохранителей одно и то же лицо.
Этот город похож на причудливую рептилию со старинного герба, у него угловатый хребет и зубчатые чешуи. Острые шпили, кровля башен как змеиная шкура и даже крыши домов украшены пиками, словно все они грозят безучастному пасмурному небу, словно желают распороть это белесое свислое брюхо. И посреди кривых улиц, над ними - горбатая скала, исполин, что поднят не силами природы и не временем высечен из земных костей, но чьей-то неоспоримой волей установлен, чтобы нести высокую корону дворца на своих плечах. Вычурный, гротескный, он не для защиты от врагов и даже не для похвальбы богатством, он словно памятник чьему-то владычеству, будто бы и впрямь корона, которую не поднимет на бархатной подушке ни один церемониймейстер.
Стражники у ворот мрачно глядели на рослого старика с седой длинной косой, но протянутая им бляха со знаком вороньей головы стала пропуском. Переглянувшись, они отправили самого молодого из своих сотоварищей проводить старика внутрь. Скоро тот оказался в конце длинной очереди, где каждый терпеливо ожидал чего-то перед высокой, в три человеческих роста, резной дверью из черного дерева, верно, тоже очень старой, как бляха, которую Лум убрал в мешок. Ждать пришлось долго, медленно пустел коридор, украшенный барельефами, на которых то люди охотились на причудливых зверей, то звери терзали людей. Грехи и подвиги - все сразу и ничего из этого; Лум долго смотрел на одну из сцен, и что-то переменилось на его морщинистом лице, но к нему подошел один из нарядных слуг и что-то сказал, указав вперед.
За дверью оказался гулкий зал, там десятки арок сходились в огромный хребет и ребристые колонны тянулись двумя стройными рядами, и пол был как каменное черное зеркало. Царством непроглядной тьмы был этот зал, и лишь бледные напудренные лица плавали меж фонарями, что горели, но не давали света. Придворные с удивлением и брезгливостью на лицах глядели на нищего в старом тряпье, что посмел потревожить их Короля, отворачивались и шептались. Старик же не обращал на них внимания и остановился лишь перед громадой дикой скалы; высеченные ступени вели к каменному трону на ее вершине. Низко склонился гость, и голос его разнесся, разбился о стены гулким и грозным эхом:
- Я Лум, ловец русалок с озера Сведах. Много лет назад отправил Ты меня туда, но теперь в озере нет русалок, я пришел сказать, что выполнил Твою волю.
И Король - крылатый рыцарь в доспехах из черного камня, недвижный как сверкающая статуя, испещренная узорами пламени, опустил рогатую голову, взглянул на своего слугу.
- Я помню тебя, - произнес он. - Да, ты хорошо служил мне все эти годы. Проси о чем хочешь.
И долго стоял старик, в почтении опустив глаза, неловко сведя могучие руки. Он прикрыл складчатые веки, и угасли черные огни в его глазах.
Беззвучно шевельнулись губы.
- У человека много желаний, и ведаю я, что можешь Ты исполнить любое и ничего это Тебе не будет стоить. Верни мне молодость и красоту, сделай меня своим наместником, и пусть на берегу Сведах построят большой каменный дом из черного мрамора. Пусть служит мне столько душ, сколько русалочьих шкур я послал в замок на этом утесе. Пусть возлягут со мной молодые дочери знатных семей, и буду я распоряжаться судьбами и наслаждаться своей жизнью так, как только может наслаждаться человек.
Подался вперед хищный Король, сжались изогнутые когти на каменных подлокотниках трона, и время смолой лилось на плиты зеркального черного пола, так похожего на гладь Сведах.
Нет, не о том думал старик.
- Я слишком долго служил Тебе и желаю отдохнуть, позволь мне оставить заботы и дела, забери назад годы, что дал Ты мне с избытком. Пусть похоронят меня в могиле без имени, чтобы даже те из помнящих меня, кто мог уцелеть на свете, не тревожили дарованный покой.
И Король сам склонил голову, отвел в сторону свои желтые глаза, кажется, думал о чем-то, совершенно недоступном человеку, или вовсе позабыл о том, кто и зачем пришел к нему.
Но Лум взглянул на него и вновь зазвучал зычный голос, громкий, потому что так говорят глухие.
- Безгранично Твое могущество, и ведаешь Ты о моих желаниях больше, чем я сам, и знаешь, чего я хочу. Дай мне другое озеро, пусть в водах его живут русалки с колдовскими голосами, я построю новый дом и другую лодку, и вновь стану ловить их для Тебя.
Так прогремели слова, и человек стоял среди каменной глади с погашенным фонарем в руке, и всемогущий дьявол сидел на своем троне.
И всему свое место.
И все на местах.