Когда началась наша история, Лавстар сидел на борту своего личного самолета и летел на север, в Экснадаль. На ладони он держал семечко. Расчетное время прибытия было через четыре часа пятнадцать минут. Жить ему оставалось четыре часа пятнадцать минут.
Современный беспроводной человек
Индриди Харальдссон был современный беспроводной человек. Современные люди старались избегать кабелей и проводов, даже слов таких не знали. Провода теперь назывались оковами, старая техника – хламом, тяжестями или бременем. Глядя на этот хлам и тяжести со стороны, люди ощущали себя счастливыми. Говорили, что в старые времена все были рабами проводов, прикованными к рабочим столам, вдали от солнечного света и пения птиц. Но то время минуло. Теперь, когда люди в деловых костюмах разговаривали на улице сами с собой, перечисляя какие-то цифры, никто уже не принимал их за сумасшедших: всем было ясно, что, скорее всего, они обсуждают сделку с удаленным клиентом. Человек, который сидел, погрузившись в себя, на берегу реки, как будто занимаясь йогой, на самом деле мог быть инженером и проектировать мост. Когда женщина, принимавшая солнечные ванны, вдруг ни с того ни с сего заявляла, что хочет купить квоту на вылов двух тонн сайды, окружающие не обращали на это внимания, а когда в автобусе подросток вдруг начинал мычать что-то странное и качать головой туда-сюда, то все понимали, что он не страдает аутизмом в тяжелой стадии, а просто слушает радио с невидимого глазу устройства. А если у кого-то в неподходящем месте вдруг учащалось дыхание и начиналась эрекция, то, значит, его зрительный нерв в это время был подключен к какой-то похабщине или он общался по телефонной линии для взрослых. Не было предела грязи, которая изливалась из эфира в мозги некоторым людям, – но, конечно, запрещать им заполнять свой мозг непотребством, насилием и всякими гадостями было нельзя. С тем же успехом можно было бы вообще запретить думать.
Если кто-то останавливался рядом и спрашивал: «Который час?», а вы сразу отвечали: «Полдесятого», то он мог вам сказать: «Спасибо, но я не вас спрашивал», – хотя вокруг больше никого не было.
И если незнакомец рядом с вами начинал разговор, отвечать, как правило, смысла не было. Вы бы только помешали.
Индриди Харальдссон был современный беспроводной человек, и поэтому простой наблюдатель ни за что не смог бы понять, сошел Индриди с ума или нет. Когда он говорил сам с собой на улице, у него вполне мог быть собеседник на другом конце линии. Когда он без конца улыбался, причина могла быть та же самая – или он слушал юмористическую радиостанцию, или ему на контактную линзу скинули забавную картинку или анекдот. Установить, что творится у него в голове, было невозможно – но это совсем не значит, что там крутилось нечто ненормальное. Если он бежал по улице с криком: «Скоро конец света! Скоро конец света!», – то большинство прохожих думали, что он участвует в каком-то конкурсе на радио, где можно выиграть бесплатный купон на гамбургеры. Когда он семь раз проехался голым вверх и вниз по эскалатору в центральном торговом комплексе «Кринглан», все подумали то же самое: наверное, тем, кто проедет по эскалатору голым семь раз, выдают призы. Было трудно сказать, ради чего он так старается, ведь он был голый, и угадывать, к какой целевой группе он принадлежит, можно было только по прическе, возрасту и телосложению. Индриди был худой, бледный, волосы по телу у него росли редко и были темные, а на голове – светлые, непослушные и нечесаные: очевидно, он не относился к целевой аудитории той энергичной радиостанции, которая рекламировала фитнес, спортивные машины, краски для волос и солярии. У него не было ни татуировок, ни пирсинга (ни в губе, ни в брови, ни на лбу, ни в крайней плоти), а следовательно, он не входил и в целевую аудиторию станции, которая на всех плевала, ставила в эфир ремастированную классику панка и рока, а рекламировала живое пиво, натуральный самогон и сигареты без фильтра. А раз Индриди был голый и непричесанный, то к самым респектабельным целевым группам он вообще не мог относиться. Быть может, он художник и это его перформанс. Художники ведь все время выступают со всякими перформансами. Может, за кунштюк с эскалатором дают три зачетных балла на курсе перформанса в Художественном институте. Но, конечно, он мог входить и в какую-то узкую, малочисленную целевую группу. Таких насчитывалось немало, но в целом людей старались подталкивать в более крупные сегменты, в рамках которых держать с ними контакт было экономически выгоднее.