— Так я и есть Квеннар, — сказал Фингон. — Квеннар Исчислитель — это я. Это мой псевдоним.
— Как это?! — Майтимо помотал головой. — Не верю! Не может быть!
— Да, Майтимо, это я, — Фингон улыбнулся и развёл руками. — Я очень любил говорить о былом с Перворожденными эльфами и с Валар. А у нас в семье никто не интересовался историей Арды, кроме Феанора. Мне всегда было за себя как-то неудобно, и поэтому я выбрал себе псевдоним — «Квеннар», «Рассказчик».
— Подожди, так это тебя имел в виду Финарфин? — воскликнул Майтимо. — Он сказал — «догадайся, с кем Феанор обменивался записочками…»
— Боюсь, что да, — смущённо улыбнулся Фингон. — Сначала я боялся Феанора, но когда он понял, что я действительно разбираюсь в том, о чём пытаюсь писать, мы стали общаться на равных. А Гортаур был прав, Финарфин всегда во всём видел какую-то пошлость. Мы с Феанором стали друзьями, несмотря на разницу в возрасте и на его тяжёлый характер. У самого Феанора никогда не было терпения написать пространное сочинение, зато он помог мне привести в порядок мои заметки. Боюсь, что чтение их отчасти пробудило в нём воспоминания о прошлой жизни — хотя, конечно, рано или поздно это всё равно случилось бы. Никто не знал о том, что «Анналы Амана» и некоторые другие исторические труды написаны мной — только отец и Тургон, из твоих братьев — Карантир и ещё пара знакомых, в том числе Пенлод. Ну, и Маэглин, конечно, всегда это знал, поскольку я обучал его довольно долго и не мог от него скрыть ни своих знаний, ни того, что некоторые из книг, по которым он учился, написаны мной…
Этим вечером они снова остались одни. Это никого не смущало; не смущало теперь уже и их самих, хотя за окном они слышали чьи-то голоса, смех, пение. Их обоих только радовало, что это голоса тех, кого они любят.
Все эти дни Майтимо обращался с ним бережно, как со стеклянным. Он кормил его, переодевал, даже мыл; как ни уверял его Фингон, что уже давно в состоянии сам заботиться о себе, ему, в конце концов, пришлось сдаться. Но всё-таки он должен был признаться перед самим собой, что эта физическая забота, это тепло, эти лёгкие, ласковые прикосновения успокаивали его. Больше не повторялось страшных, тяжёлых сцен, какие были у них в первые два-три дня, когда Фингон к несказанному ужасу Майтимо попытался тайно покинуть всех и уйти.
Майтимо пока не зажёг света; он был рядом, встал на колени у постели и спросил:
— Я хотел у тебя узнать… просто хотел знать, не — не случилось ли с тобой там чего-то плохого…
Фингон понял, что он имеет в виду и ответил — резче, чем хотел:
— Нет, меня никто не насиловал, если ты это имеешь в виду. Можешь не ревновать. Я же знаю, какой ты ревнивый.
— Я не ревнивый больше, — ответил Майтимо. — Больше нет.
— Ты, наверно, хочешь знать, был ли у меня за это время ещё кто-нибудь, да?
— Нет, не хочу, — сказал Майтимо. — Про то я спросил просто потому, что если… если так, я просто… просто пожалел бы. Вот и всё. Просто хотел пожалеть.
— А если бы кто-то был? — спросил Фингон.
— Если бы ты полюбил другого, мне бы… я бы… Я бы своими руками расстелил для вас ложе любви и усыпал бы его цветами.
Фингон хотел было рассмеяться, но звук застрял у него в горле. Он понял, что Майтимо говорит серьёзно.
— Понимаешь, я просто хотел бы всегда видеть тебя живым и счастливым, больше ничего. Ты можешь на меня рассчитывать. Я всё, что угодно для тебя сделаю. Ты же знаешь, теперь я свободен, поэтому можешь мне верить. Просто позволь мне сопровождать тебя. Везде быть с тобой, чтобы помогать тебе. Служить тебе. Прошу.
В ответ Фингон просто обнял его. Через какое-то время он смог прошептать:
— Нет, нет, не думай, никого кроме тебя у меня нет и за всю мою жизнь не было. Просто я…
— Просто ты иногда любишь меня помучить, я знаю, — Майтимо коротко и счастливо рассмеялся.
— Не надо так говорить! — воскликнул Фингон.
— Ты можешь со мной делать всё, что угодно, ты же знаешь, — ответил Майтимо.
— Тогда пока просто помоги мне согреться, — вздохнул Фингон. — Всё время мёрзну, ничего не могу с этим поделать.
Майтимо лёг рядом, обнял его, укрыл; Фингон вздрогнул, когда всё его тело охватило сладкое, почти невыносимое тепло, прижался к любимому и уснул.
Шли недели; Карантир и её супруг Гватрен решили отправиться к тому месту на северном побережье Эндорэ, где родился и вырос Гватрен, и Нерданэль — к большому огорчению остальных детей — решила, что будет жить с дочерью. Тургон вместе с бывшими пленниками из Гондолина отправился в дальнюю поездку к руинам города — чтобы решить, можно ли снова поселиться там (и хотят ли они этого) или можно обосноваться где-то рядом. Маэдросу, откровенно говоря, показалось, что Фингон вздохнул с облегчением: в его отношениях с братом всё равно продолжала ощущаться некоторая неловкость. Маглор и его жена так трогательно заботились об Элронде и Элросе, что Майтимо уже стал волноваться: когда же они соберутся завести собственных детей, как они того хотели, и что же с ними будет, когда вернутся Эарендил и Эльвинг?
Майтимо, конечно, хотелось, чтобы Фингон поправился, но и сам Фингон, и Натрон, который был более-менее в курсе того, что с ним произошло, говорили, что на это понадобятся годы. Он готов был ждать сколько угодно — и ему не нужно было ждать, ибо Фингон был с ним, и он ничего больше не желал.
Они были бы полностью счастливы, если бы не воспоминания и мысли о Финголфине.
— Я правда могу отпустить тебя одного? — тревожно спросил Майтимо. — Куда ты пойдёшь?
— Хотел пойти к реке, там, на востоке. Найнет говорит, там высокий берег и красивый вид.
— Не забудь трость, пожалуйста! Не подходи к берегу, прошу тебя. Может быть, я провожу тебя хотя бы до большого дуба? А, Финьо? — умоляюще спросил он.
Фингон рассмеялся и провёл рукой по его рыжим волосам.
— Хорошо, как хочешь! Но не дальше!
На берегу реки Фингон и увидел их.
Там сидела черноволосая девушка с алой лентой в короткой толстой косе, а рядом с ней спал юноша-квенди с длинными волнистыми чёрными волосами.
Он не узнал его сначала: Фингон почти не помнил отца таким юным. Однажды отец, смеясь, взял его на руки: наверное, тогда он сам был совсем маленьким, года два-три: тогда у него было такое лицо, нежное, смеющееся.
Она положила руку ему на лоб и посмотрела на Фингона.
Это было так странно — это одновременно была его мать и не она. «Это как если бы у матери была старшая сестра, только весёлая», подумал он.
— Отец, — прошептал Фингон.
— Он спит, — сказала Варда. — Он очень устал, Фингон. Твой отец слишком многое пережил. Он придёт в себя. Прости меня, пожалуйста! — воскликнула она.
— Это ведь ты была в облике Кирдана, правда?.. Кирдан… он вообще когда-то существовал?
— Новэ? Да, — ответила Варда, — Новэ, или Кирдан Корабел действительно был королём фалатрим, но он утонул много лет назад. Они отправились в дальнее плавание на север, к далёким льдам. Их корабль начал вмерзать в лёд, и Кирдан хотел спуститься вниз, чтобы попытаться его вырубить. Он поскользнулся и упал за борт — ударился головой об лёд и погиб мгновенно. Его тело ушло на дно. Я как раз случайно наблюдала за ними, и мне стало так жаль его спутников! Они метались по кораблю и не могли понять, куда он делся. Я решила принять его облик, чтобы они хотя бы смогли добраться до дому и не погибли тут, в ледяной глуши. Я добралась с ними до Средиземья, и я очень к ним всем привязалась. Мне не хотелось с ними расставаться. Вот так я и превратилась в Кирдана Корабела. Расстояние между Валинором и Средиземьем для меня ничего не значило; Кирдан и раньше любил путешествовать один, и пешком, и на своем корабле, так что мои отлучки никого не удивляли. Потом, правда, я решила носить бороду, как у Младших Детей Илуватара, — поскольку даже в этом облике кое-кто мог меня узнать, особенно Перворожденные эльфы, такие, как Эол или Татиэ. Эол рассказал обо мне твоему брату Тургону, так что с некоторых пор он тоже это знал…
Фингон не мог оторвать глаз от невероятно юного лица безмятежно спавшего Финголфина.
— Ты правда так любишь моего отца? — сказал Фингон. — Майтимо рассказал мне о том, как вы познакомились… То есть я понял, что это ты приходила к нему в дом Финвэ. Ты тогда в первый раз увидела его?..