— Прости, Майтимо, — Фингон улыбнулся ему, извиняясь, — я, наверное, буду в этом вопросе согласен с Элеммакилом. Заставлять тебя самого бросать любимое развлечение я не буду, но, надеюсь, моё собственное решение тебя не слишком огорчит.
— Ты знаешь, Финьо, — сказал Маэдрос, поцеловав ему руку, — я думаю, что это не очень большая плата за то, чтобы всё время быть с тобой.
— Да, я тоже так думаю, — храбро поддержал его Келегорм и посмотрел на Элеммакила. — Раз тебе так неприятно, не буду больше убивать зверюшек.
— Ладно тебе, Тьелко, ты не выдержишь, — Элеммакил шутливо хлопнул его по плечу.
Келегорм вспомнил жуткие голоса и предсказания птиц в зимнем лесу: «Келегорму Светлому больше никогда не придётся ездить на охоту!.. Ты видел эльфа в жёлтом кафтане с красным поясом?..» — говорили они о Гватрене — о Фингоне. — «Если он ещё раз встретится с рыжеволосым, тот тоже больше никогда не сможет ездить на охоту!».
Ну кто бы мог подумать, что предсказание сбудется так буквально — и окажется таким безобидным!..
Тургон вернулся к ним совсем прежним — собранным, сдержанным и деловым. Фингон был рад, что у брата всё хорошо, рад, что они теперь снова разговаривают друг с другом: но всё-таки в глубине души Фингон его побаивался. Он думал, что за то время, пока он общался с ним как Гватрен, у Тургона в душе наверняка накопились какие-то обиды, что несмотря на счастье от того, что он, Фингон, всё-таки выжил, у Тургона есть за что его осудить. И на второй день после его приезда, за ужином опасения всё-таки оправдались.
— Мне нужно с тобой очень серьёзно поговорить, — сказал Тургон старшему брату. — Без свидетелей.
— Да, конечно, а где? — спросил Фингон.
— Там за берёзами есть старая баня, там нам никто не помешает, — ответил Тургон. — Сразу после ужина пойдём и поговорим.
Майтимо с тревогой смотрел на них. Уже спускалась ночь, к невысокому крыльцу подкрадывался белый туман. Вид у Фингона был такой виноватый и обречённый, что Майтимо хотелось подбежать к нему, схватить и утащить в дом. Но он покорно последовал за Тургоном. Майтимо трудно было даже представить, насколько виноватым Фингон должен себя чувствовать перед братом, поэтому он не пытался отговаривать его от этой беседы, но…
— Если честно, я боюсь за него, — прошептал Майтимо.
— Да, — сказал стоявший рядом Пенлод, — Туринкэ, — он смутился за то ласковое имя, которым он называл Тургона, — то есть Турьо… Он иногда такой серьёзный…
— Я с ума буду сходить, — сказал Майтимо, когда они скрылись за деревьями.
— Ну пойди послушай, — шепнул ему Пенлод.
— Нет, ну что ты, это некрасиво! — воскликнул Майтимо.
— Вообще-то мне тоже не по себе, — признался Пенлод. — А тебя они не будут так бранить, как меня, если увидят. Тургон тебя любит.
Майтимо незаметно прокрался вдоль дома, пробежал вдоль лужайки и пролез между двумя парами сросшихся берёз. Перед ним была чёрная, старая постройка, которая была сравнительно новой, когда Тургон и Пенлод только перебрались сюда. У него колотилось сердце не только от страха за Фингона — он боялся услышать из уст Фингона что-то плохое о себе. Все эти дни он отчаянно старался вести себя с ним как можно лучше, каждый час, каждую минуту — но вдруг этого всё-таки окажется недостаточно?..
Он подошёл к слабо освещённому окну, прислушался — и услышал возмущённый голос Фингона.
-…Не могу поверить, — как это может быть приятно! О чём ты?..
— Но Финьо, неужели вы таким ни разу не занимались? Мне кажется, вы с ним так давно вместе… — недоуменно сказал Тургон.
— Сарафинвэ!!! — воскликнул Фингон. Майтимо знал его так хорошо, что услышал, как он мучительно, до слёз краснеет. — Прекрати! Ну как тебе не стыдно!
Как и у детей Феанора, у детей Финголфина тоже были отцовские имена, включавшие имя деда. Но если Феанор заставлял детей всё время употреблять эти имена, называть ими друг друга и подписываться «Нельяфинвэ», «Канафинвэ» и так далее, то Финголфину это всё не слишком нравилось. У них дома эти имена можно было услышать только тогда, когда дети вели себя очень плохо. Майтимо лишь дважды слышал отцовское имя Тургона — Сарафинвэ, а как Финголфин назвал Фингона, он так никогда и не узнал: Фингон никогда никого не огорчал так сильно, чтобы его называли каким бы то ни было «Финвэ».
— Я понимаю, — Тургон горько вздохнул, — ты на меня так обижен… Не хочешь со мной говорить о супружеских делах.
— Ну ладно, — ответил Фингон, — давно, один раз, у нас было что-то похожее, но мне совсем не понравилось, и больше такого не было.
Тургон стал что-то шептать ему на ухо совсем тихо, Фингон так же тихо ответил ему, и Тургон воскликнул:
— Ах, да ладно, но ведь это совсем не то! Я же вообще говорю о другом: он хоть умеет доставить тебе удовольствие как женщине?
Майтимо застыл на месте: он чувствовал одновременно и стыд, и возбуждение.
— Ты что, Турьо, мы ведь только два раза были вместе таким образом, — сказал Фингон, — перед тем, как родился Артанаро. Я ничего такого и не почувствовал. Да и откуда бы нам уметь что-нибудь подобное?.. Может быть, если бы Майтимо знал, что со мной… что я теперь не такой, как другие мужчины, он бы вспомнил что-нибудь, что ему отец советовал…
— Серьёзно?! Два раза? Так вы ничего не знаете?! Не ожидал, — сказал повеселевший Тургон, — так я тебе сейчас всё расскажу…
— Тебе-то кто рассказал, Турьо?
— Найнет, ну и Элринг немного рассказывала, — сказал Тургон, — и все у нас очень хорошо.
— Как хорошо? — недоверчиво поинтересовался Фингон.
— Так хорошо, — сказал Тургон не без самодовольства, — что я стал кричать, и прибежали мои хозяйки. Хорошо что ребенок был ещё маленький.
— Больно?! — Фингон ужаснулся.
— Совсем наоборот, — Тургон подобрался к нему, обнял и снова что-то зашептал.
— Ох, нет, Турьо, я же не могу попросить о таком Майтимо! — воскликнул старший брат.
— Но ведь он же так любит тебя…
— Я не посмею его попросить! И вообще всё это какой-то неприличный разговор! Я…
— Ну прости, Финьо, — умоляюще сказал Тургон, — я же от души. Хотел, как тебе лучше. И с кем мне ещё об этом всём поговорить, как ты думаешь? Мы ведь с тобой в известной мере в одинаковом положении. Я думал, ты меня поймёшь.
— И ты прости, — Фингон поцеловал его в лоб. — В общем, я не против, но мне пока просто почти нечего рассказывать!
— Ну тогда я тебе всё расскажу, — сказал Тургон. — С самого первого раза.
Смущённый Майтимо наконец, нашёл в себе силы уйти. Не дойдя до дома, он сорвал и приложил к своим щекам два больших, мокрых от росы кленовых листа — у него всё лицо горело. Отдышавшись, он поднялся на крыльцо. Хорошо, что было уже так темно, что Пенлод почти его не видел.
— И о чём они там говорят? — шёпотом спросил, не выдержав, Пенлод.
— Это просто очень личное, — сказал Майтимо. — Тургон совсем не собирался его ругать. Просто хотел, как бы сказать… поделиться.
— Ясно, — вздохнул Пенлод, и вдруг сказал: — Ну вообще-то я тоже готов поделиться, если хочешь.
— Может быть, — Майтимо провёл рукой по лбу, стирая испарину. — Обязательно. Да. Когда всё немного утрясётся.
Нерданэль и Карантир застыли в восторге перед открывшимся им величественным зрелищем — серое, тёмное небо; тяжёлые, тускло серебрившиеся, как жидкий лёд, волны северного моря, огромные коричнево-жёлтые скалы, низкий кустарник и кривые деревья. Над волнами носились птицы; где-то неподалёку от берега на мгновение высунулась круглая мордочка тюленя.
Гватрен отошёл чуть поодаль от них, присел на камень. Он ощупал шершавую поверхность; ему подумалось, что здесь он, наверное, бывал в детстве, и если потрогать камень с другой стороны, то можно почувствовать выцарапанные когда-то рунами его погибшей сестрой и её женихом имена их обоих. Но он не хотел этого делать. Он вдохнул знакомый запах моря, застыл на мгновение; ему захотелось теперь обнять жену, стоя у берега, ощущая носками сапог край прибоя.
Но вдруг его пальцев коснулось что-то тёплое и пушистое.
«Неужели собака?» — удивился Гватрен.