Впрочем, это уже были заботы пана Анджея, поскольку гостинице на отшибе действительно требовалась реклама. После недолгой беседы Заремба познакомил Стаса с хранителем музея и, сославшись на дела, исчез. Правда и от него была небольшая польза: он принёс обещанные Жеромскому фотографии сторожа Липского и охранника Быханько.
Хранителя звали Илья Михайлович Гулевич. Бывший учитель истории выглядел колоритно: невысокий, почти совсем лысый, он имел подвижное морщинистое лицо с кустистыми бровями «домиком». От него Стас узнал некоторые подробности предстоящего дела. Единственно точным сведением о стороже и охраннике было то, что исчезли они внезапно, не оставив ни одной зацепки о причинах пропажи: ночью заступили на дежурство, а наутро как в воду канули. Липский исчез двадцать седьмого апреля, а Быханько – десятого мая. Илья Михайлович сообщил, что сам он никогда не оставался на ночь в музее, а после исчезновений – тем более.
Гораздо содержательнее оказалась экскурсия по музею нечисти: Гулевич прекрасно разбирался в том, о чём рассказывал, и делал это с любовью. К чести Зарембы залы были оформлены в разных стилях: опушка в лесу, темница, в которой подвергались пыткам бедные ведьмы, корчма в Вальпургиеву ночь или картинная галерея. Прямо у входа стояла двухметровая восковая фигура Михала Жебровского в роли Ведьмака, выполненная очень натурально. Впрочем, разных злыдней здесь было гораздо больше: гыргалица, душащая мужчин, карлик с клешнями, хватающий девушек, демон в облике злого оленя, повешенная стрыга-вампир, зайцы с женскими лицами, огромный улыбающийся дракон и прочая шушера.
Ведьмак и гыргалица
Но гордостью страшной коллекции была, конечно, легенда о безголовом художнике и его подлинных картинах, которые на первый взгляд не могли испугать посетителей. Отдельный зал занимал большой погрудный портрет героини легенды – прекрасной Барбары Менчинской. Живописец нарисовал её в пурпурном бархатном платье, а на груди весьма натурально изобразил брошь с огромным овальным куском янтаря, в котором навеки застыл муравей. Лицо хрупкой блондинки было совершенно и одухотворено: её серые боттичеллиевские глаза под тёмными густыми ресницами притягивали взгляд. Стоявшее напротив портрета большое напольное зеркало придавало картине пространственную живость.
Здесь Илья Михайлович и Стас присели на банкетку, чтобы получить удовольствие от средневекового мифа. Картины достались Зарембе от какого-то подозрительного типа, а вот историю про любовь и смерть Казимира Ожешко Гулевич откопал сам в библиотеке Клецка. Отцом Барбары был Болеслав Менчинский – представитель заслуженного шляхетского рода, живший в XVII веке.
– Копию герба Менчинских мы видим рядом с портретом Барбары, – Илья Михайлович указал на экспонат. – На красном, или червлёном, поле изображены два белых морских кота* с золотой повязкой на животе, держащие в лапах узелок с сокровищем.
Шёл 1655-й год. Однажды пан Менчинский решил заказать у местного художника портрет своей горячо любимой дочери. Ему порекомендовали молодого Ожешко, который в ту пору рисовал иконы для фарного Троицкого костёла** в Клецке. Когда Ожешко закончил портрет Барбары, он понял, что влюбился; как ни странно, панночка ответила ему взаимностью. Чтобы задержаться в поместье Менчинских, художник предложил написать портрет пана Болеслава, и тот, отметив мастерство Казимира, согласился. Но в один печальный день, отец застал влюблённых врасплох и бросил художника в подвал, пообещав там его сгноить.
польская княжна