Стас с грохотом уронил ведро, когда услышал за спиной скрипучий голос:
– Он всегда сгорает. Дотла…
Болеслав Менчинский
Прямо под старой ивой стояло высокое деревянное кресло, в котором неподвижно сидел сам Болеслав Менчинский в том же облачении, что и на портрете. Только ветер шевелил его седые волосы и длинные усы.
– Пан Болеслав? – только и сумел выдавить Жеромский, вытирая рукавом левой руки мокрое лицо.
– Беги, несчастный, от моих страданий!.. – проскрипел старик, поморщившись от неведомой боли.
– Куда бежать? – спросил осмелевший Стас и увидел, что золотистый с крапинками воротник плаща собеседника вздрогнул и зашевелился. Через мгновение он взвился в воздух, и стало ясно, что «воротник» состоял из тысячи крыльев огромной саранчи. Рой завис над Менчинским, и там, где только что сидели насекомые, открылись окровавленные кости с кусочками обглоданного мяса: саранча питалась человечиной.
Жеромский дико вскрикнул и побежал, ощущая сзади злобное стрекотание. Он начал задыхаться, а жуткий треск крыльев уже настигал его. Правую руку и голову Стаса что-то обожгло, когда он осознал, что выбежал на площадь перед высоким костёлом. Мерзкая саранча облепила порезы и копошилась в них: одежда слегка спасала от прожорливых насекомых, а кровь, скорее всего – привлекала. Стас упал на руку, с противным хрустом раздавив несколько особей, снова вскрикнул от ужаса и от боли, рванулся из последних сил к двери костёла, распахнул и тут же захлопнул её. Эхо тяжёлого удара запрыгало от стен к высокому потолку, и хор прихожан, певший под аккомпанемент органа, смолк.
Исступлённо раздавив кулаком проскочившую в щель саранчу, Жеромский обернулся и увидел, что люди в церкви, пришедшие на службу, – кто с удивлением, кто с осуждением, – все смотрят на него.
– Слава Богу, что вы здесь, – пробормотал он, всё ещё задыхаясь после безумного бега. – Меня чуть не сожрала проклятая саранча…
Он заметил, что пара плотоядных насекомых всё же проскочила внутрь костёла, но какой-то селянин ловко сдёрнул кожаную куртку и одним ударом размазал мучителей по дверям. Поражало, что публика ничуть не удивилась появлению жуткой саранчи; их взгляды ощупывали порванную рубашку, джинсы и сандалии пришельца.
К месту происшествия медленно подтягивались другие люди, рассматривая странную одежду чужака. Женщины были толстых юбках и чепцах, а усатые и бородатые мужчины – в древних куртках или в подобии кунтуша и в свободных штанах, заправленных в сапоги. В целом, эта этнографическая группа выглядела, как разношёрстный западно-белорусский ансамбль на фестивале «Славянский базар», только ни у кого на лице не было улыбки.
– Кто ты есть? – раздался громкий голос, принадлежавший ксёндзу – сухому, но крепкому старику с лицом сурового аскета.
– Стас, путник. Помогите!
Его оглядели с явным недоверием. Затем священник сделал знак, – прихожане вернулись на свои места, а человек, убивший саранчу, остался. Ксёндз и пара хорошо одетых мужчин отошли в сторону и вполголоса принялись совещаться. Стас предположил, что троица решает, помочь иноверцу или нет. Судя по интонациям, ксёндз был на его стороне. Здесь уместно было бы вспомнить притчу о добром самаритянине или напомнить этим замшелым инквизиторам, что христианская вера объединяет всех, но измученный пережитым Стас не был уверен в силе своего убеждения.
Все, без сомнения, отнеслись к Жеромскому, как к чужаку. Но его истерзанный вид, опалённые волосы и кровь от укусов свирепой саранчи говорили о том, что он слишком слаб, чтобы нанести кому-то вред. Его отвела на хоры женщина, назвавшаяся Иванкой, а служба продолжилась. Иванка помогла Стасу привести себя в порядок – вымыться и протереть настоем раны – и даже принесла какой-то тюфяк, чтобы он мог прилечь на скамью и отдохнуть. Она была доброй женщиной, хоть лицо её и не блистало умом. Ухаживая за ним, она что-то приговаривала, но Стас понимал не все слова.
Настало время проповеди, и орган стих. Ксёндз поднялся на амвон, его голос зажурчал, взывая к чувствам верующих, и, призывая к милосердию. Усталый Жеромский ненадолго забылся, – даже орган не смог ему помешать. Очнулся он от бормотания Иванки, как оказалось, обращённого к нему.