— Да, пора «делать ноги», — подтвердил веселый Костя. — Фоторепортаж, Алка, будет классный!
— Ты погоди со своим фоторепортажем, — остановил его Дергунов. — Не так все просто, парень. Эти не задумываясь свернут тебе шею, как куренку…
Участковый вовсе не собирался намекать на высокий рост и тонкую шею Кости, но получилось, что именно так, и все рассмеялись, Костя — в том числе…
Алла записала точный адрес себе в блокнот, Костя сфотографировал название улицы и номер дома, и они уехали, так никого и не встретив на улице. Может, просто повезло, а может, час уже был такой, когда «деловые» разъехались по своим делам, а остальные занимались нехитрыми деревенскими проблемами. Точнее, огородными. И ведь хорошо жили, а огороды все еще держали, наверное, по старой привычке. Особенно, если живы еще старики-родители или прислуга, чтобы копаться на грядках!
Журналистка подумала, что если бы у нее была возможность без опаски преждевременного раскрытия тайны «независимого расследования» опросить соседей по дачам, то она наверняка нашла бы того, кто мог слышать крики истязаемой насильниками девушки. Не могли не слышать, услыхала же хозяйка протяжный стон жертвы похищения! А ночью вообще любые крики слышны. Но… не надо торопиться, прав этот предусмотрительный милиционер…
Дергунов же размышлял о другом.
Следователь-дознаватель Инокентьев наверняка не собирался проверять показания Крюковой, иначе он давно бы постарался провести следственный эксперимент с выездом на предполагаемое место преступления. Он же этого не сделал, да и не будет впредь. Он, скорее всего, уже отложил и заявление, и протокол допроса в «долгий ящик». Свои же кругом, рука руку моет. Вероятно, и предоставление ему сейчас протокола обнаружения дома, в котором содержали похищенную девушку, было бы пустой тратой времени. Наоборот, он еще и крик поднимет, почему это посторонние люди «беззастенчиво вмешиваются» в ход расследования?! С него станется… Но протокол надо составить, а в качестве свидетелей представить приезжих из Нижнего. Можно двоих. Помня при этом, что Инокентьев сделает все, чтобы запутать, а то еще и запугать, обвинив в самоуправстве посторонних людей. Или, напротив, заинтересованных лиц. И все — коту под хвост…
Вспоминая теперь прошлую историю, Александр Борисович отсюда, издалека, мог видеть все то, что журналисты делали правильно и в чем заключались их ошибки, без которых, впрочем, не обходится ни одно нормальное следствие.
Ну, то, что Дергунов оформил тогда два экземпляра протокола, а не один, который, будучи присоединенным к следственным материалам по так и не возбужденному уголовному делу, был благополучно, как и ожидалось, «утерян», причем вместе со всем остальным, стало ясно почти сразу. Но Алла с Игорем забрали и копии, и вторые экземпляры дальнейших показаний свидетелей с собой, и это оказалось у них, по сути, единственным доказательством происшедших преступлений, которые «свои люди» в областных правоохранительных органах и не собирались расследовать. Наоборот, их единственным желанием было разом покончить со всем компроматом. Утопить его. Либо элементарно запугать свидетелей напоминаниями, например, о приближающихся пенсиях. Но… увы, документальные свидетельства-то остались. Вопреки надеждам и к великому огорчению «защитников чистых мундиров».
К Маркину, очень медленно приходящему в себя и еще не разговаривающему, была после жалобы в адрес депутата Государственной думы от губернии, — отправленной по настоятельному совету Аллы, — наконец-то допущена мать. Но что она могла узнать, кроме констатации того трагического факта, что все тело сына — в самом деле было сплошным синяком, и по окончательному врачебному диагнозу, у Евгения, в результате его попытки самоубийства, случился разрыв спинного мозга в поясничной области. Это что же?! Обездвиженный калека на всю оставшуюся жизнь?!. Да и об этом Серафима Петровна узнала нечаянно, ей категорически запрещали притрагиваться к сыну, который только с трудом приоткрывал веки, но даже губами не шевелил. Но она случайно присутствовала, когда медсестра, морщась, выносила утку из-под недвижимого больного, лежавшего на вытяжке, причем в таком положении, что оторопь брала. Как на пыточном столе. Тогда и увидела своими глазами. После чего ей стало так плохо, что пришлось нюхать нашатырь и пить «от сердца», а лечащий врач, почти не стесняясь в выражениях, по-базарному орал на медицинскую сестру, нарушившую чуть ли не основную, определяющую заповедь любого врача: не навреди!