Одним жестом аббат поднял с места всех этих людей, к которым только что присоединился сержант Николя Барраль, брат Анфизм, казначей монастыря.
— Дети мои, мы собрались здесь этим вечером для того, чтобы держать совет, но это совет вовсе не того рода, к которому мы все привыкли. Предметом нашего обсуждения будет не цена на полотно, не инциденты с пошлиной, не болезнь ржи, а наш собственный город, находящийся в смертельной опасности. Итак, перед тем как начать, нам надо просить Бога, который всех нас держит в своей власти, сжалиться над нами и пребыть с нами в сражении против этих кровавых людей, стоящих у наших ворот…
Отче наш, иже еси на небеси…
Покорно все опустились на колени, сплетя руки в молитвенном поклоне, почти выкрикивая в религиозном рвении последние слова, так полно передающие их затаенную тревогу:
— …и избави нас от зла!
Катрин молилась в полном молчании. Ее мысли уносились за пределы зала. Она страстно призывала спасительный случай… какое-нибудь чудо, которое бы привело сейчас ее супруга на их землю, хорошо сознавая, что никто и ничто не сможет отозвать Арно, пока в Париж не вернется истинный король Франции.
Усевшись в высокое эбеновое кресло, сложив руки на голубой ткани платья, она стала внимательно слушать отчет брата Анфима о монастырских запасах, потом отчет Сатурнена о городских запасах. Эти сведения ему передал Жосс Роллар, интендант. Итог был не очень обнадеживающим: начиненный беженцами город мог продержаться не более двух месяцев до появления первых симптомов голода.
Посреди гробового молчания Сатурнен свернул пергамент и посмотрел на владелицу замка.
— Таковы наши дела, госпожа Катрин! Продовольствия у нас только на несколько недель, в том случае, если выдержим нападение этих зверей.
— Кто это здесь говорит, что не выдержим? — проворчал Николя, чья рука сжимала эфес шпаги. — Мы все твердо стоим на ногах, у нас зоркий глаз, и мы не трусы. С продовольствием или без него мы сумеем защитить наш город.
— Я никогда не говорил обратного, — мягко запротестовал бальи. — Я говорю только, что Апшье сильны, а наши стены высоки, но вовсе не неприступны… и что мы можем быть окружены. Посмотреть правде в глаза не значит быть трусом.
— Я это хорошо знаю. Я говорю только…
Катрин встала, положив конец начинающейся ссоре.
— Не спорьте. Это бесполезно, — сказала она. — Вы оба правы. Нам не занимать доблести, но, если мы хотим без особых потерь выйти из этого положения, нам нужна помощь.
Откуда взять ее. Господи! — вздохнул толстяк Фелисьен.
В Орийяке? Я в это не верю!
И я не верю, — согласился Сатурнен. — Бальи Монта беспокоится о нас не больше, чем судьи или епископ Риияка, сторонники монсеньора Шарля де Бурбона, ставшего благодаря женитьбе графом Овернским. Говорят, что у него большие претензии, простирающиеся до самого трона.
Люди Орийяка осторожны и не будут наживать себе неприятности ради того, чтобы помогать сеньору Монсальви принадлежавшему к партии короля. И потом, бальи Монтаня не в лучших отношениях с епископом Сен-Флура, с которого не спускает глаз и чья сильная позиция его весьма прельщает.
Катрин с некоторым удивлением взглянула на старика. Он был самым миролюбивым, самым спокойным и скромным среди людей Монсальви, имел репутацию человека мудрого. Но только сейчас она поняла, что бальи ее города чутко прислушивался к малейшим шумам в королевстве. Он говорил мало, он обладал даром слушать и как никто умел входить в доверие к торговцам, проезжавшим через город на те редкие ярмарки Юга, которые войны не смогли разогнать. По правде говоря, он был осведомлен не хуже самого Арно, весьма обеспокоенного растущими аппетитами герцога де Бурбона. Он боялся, что Ла Тремуйль опять возникнет на политической арене.
— Во всяком случае, — сказала Катрин спокойно, — нашим ближайшим сюзереном является не герцог де Бурбон, а монсеньор Бернар д'Арманьяк граф де Пардьяк, чью крепость Карлат мой супруг оборонял три года назад. В Карлате, и больше нигде, надо искать помощи…
На мгновение она остановилась. Только под угрозой страшной опасности она вспомнила о Карлате. Устрашающего вида цитадель на базальтовой скале навевала жестокие воспоминания, например, о том, как Мари де Комборн, кузина Арно, однажды из ревности попыталась убить их маленького Мишеля и которую Арно заколол как бешеное животное, или о том, как служили заупокойную мессу, провожая сеньора де Монсальви в лепрозорий, в то время как на скале плакали волынки Хью Кеннеди. Но еще раньше в Карлате скрывались после приезда наемников Валетта хозяева Монсальви, когда их изгнал король, а замок разрушили. Позже в замке поселились, вдовствующая графиня д'Арманьяк Бонн де Берри, наезжая время от времени в зимний дом Родеза. Вернувшись в крепость на Рождество, она в ней и скончалась в последний день декабря, вызвав всенародную печаль. По суровым заснеженным дорогам люди провожали погребальный кортеж в монастырь Кордельеров в Родезе.
Перед смертью графиня Бони подарила Карлат, принадлежавший ей лично, своему младшему из сыновей, графу Пардяку, тому «кадету»6 Бернару, чья дружба с Монсальви была давней и прочной. Крепость находилась теперь под началом жены Бернара Элеоноры де Бурбон, ожидавшей своего супруга во время его долгих отлучек. Даже если допустить, что Бернара-младшего нет сейчас в своем замке, графиня Элеонора, надо думать, не откажется оказать помощь супругам Монсальви, зная, что они в опасности. Вряд ли откажет, вспомнив, что она сестра Шарля де Бурбона. Выходя замуж за Бернара, она выбрала тем самым своих друзей.
— Надо дать ей знать как можно скорее, — настаивал аббат.
Катрин поняла, что уже некоторое время размышляет вслух…
— Арманьякское войско могло бы обойти Апшье с тыла и вымести их как мусор. Граф Бернар содержит в Карлате мощный гарнизон и может без боязни ослабить крепость, отправив нам на выручку несколько отрядов своих лучников.
— Что же, — подытожил Антуан Гудек, — надо туда кого-нибудь послать этой ночью. Пока осада еще не началась, можно выйти по южной дороге. Я и отправлюсь.
Он уже встал со своего места, огромный и черный, как гора. Искреннее желание помочь и смелость выплескивались через край. Но ткач Ноэль Кэру воспротивился.
— И речи быть не может, чтобы шел ты, Туан! Осажденному городу необходим кузнец и оружейник. Но без суконщика обойтись можно вполне. Пойду я!
Опять все стали возражать. Каждый хотел идти, из-за врожденного благородства и великодушия полагая, что именно он должен стать спасителем своего города. Все говорили хором, и поднялся страшный шум, который наконец был прекращен жестом аббата.
— Успокойтесь! Никто из вас не пойдет. Я пошлю одного из наших братьев. Прекрасно зная эти земли, он легко преодолеет восемь лье, которые отделяют нас от Карлата, более того, если, не дай Бог, наш посланец будет схвачен, то ряса спасет его от особенно тяжелой участи. Брат Ефим, идите в монастырь и просите брата Амабля, А госпожа Катрин передаст ему письмо для графини. Он тут же отправится в путь. Ночи стоят темные. Никто не заметит.
Это примирило всех спорящих. Каждый выражал одобрение. С того момента, когда решение было наконец — принято, неясная тревога, сжимавшая сердце каждого из присутствующих, несмотря на смелость, улетучилась как по волшебству.
Торжественный вход Сары с традиционным вином из трав, которое служанки разливали тут же по кубкам, окончательно вернул всем веселость и бодрость духа. Скованность ушла; пили за здоровье Монсальви, его госпожи и людей из Карлата.
В эту минуту образ волка Жеводана стал не таким страшным. Когда все были обнесены, Сара подошла к Катрин, которая писала письмо за бронзовой конторкой.
— Вот уж не думала найти их такими веселыми в тот момент, когда враг у стен замка. Что это на них нашло?
— Только надежда! — улыбнулась молодая женщина. — Мы решили послать монаха в Карлат с просьбой о помощи. И в этой помощи, конечно же, нам не откажут.
— Вся трудность состоит в том, как туда добраться. У Беро должны быть по всем углам факельщики. Ты не боишься, что твой монах попадется им в лапы?
— Брат Амабль ловок и проворен. Он сумеет уберечься… К тому же, моя бедная Сара, нам приходится рисковать, ведь у нас нет выбора.
Через минуту посланец в черном одеянии склонился на колени перед аббатом для получения письма и благословения своего настоятеля. После этого Николя Барраль проводил его. Именитые граждане возвращались по домам: Катрин решилась наконец последовать за Сарой и вернуться в свои апартаменты.
Она пересекла порог спальни с ощущением глубокого облегчения. Комната была светлой и веселой благодаря пылавшему в камине стволу каштана. Цветные стекла, вставленные в свинцовую оправу в высоком узком окне, сверкали как драгоценные камни, освещаемые кострами, пылающими во дворе и на стенах замка. Эти костры будут поддерживать в течение всей осады, чтобы постоянно подогревать смолу и масло. Едкий запах уже распространился в ночном воздухе, понемногу изгоняя привычный запах обрабатываемой земли. И так, Катрин вернулась к себе с чувством глубокого облегчения. Почему, она и сама не очень знала. Может быть, доверяла окружавшим ее стенам и людям?
Усевшись на слишком широкую кровать, она освободилась от стягивающего голову убора, расплела косы. У нее болела голова. Мучительные мысли сдавливали голову, слов тиски.
— Причесать тебя заново? — предложила Сара, подходя к ней с чашкой горячего молока.
— Только не это! — запротестовала молодая женщина.
— Я слишком устала, чтобы спускаться ужинать в главный зал. Пойду поцелую детей, потом лягу, а ты принесешь мне чего-нибудь пожевать.
— У тебя все еще болит голова?
— Да. Но на этот раз, по-моему, у меня веские причины, не находишь?
Не отвечая, Сара завладела головой Катрин и, погрузив свои большие загорелые руки в густую шелковую копну, начала массировать виски.
Морщина прорезала ее лоб, выдавая беспокойство. С того времени как уехал Арно, Катрин была подвержена частым головным болям, которые Сара, правда, умела снимать. На ум ей приходили дурные воспоминания. Девочкой Катрин однажды чуть не умерла от мозговой горячки, вызванной сильным нервным потрясением, и Сара постоянно боялась, что болезнь возобновится.
Молодая женщина тем временем, с безвольно запрокинутой головой, позволяла делать с собой все что угодно, жалея только, что ловкие руки ее» кормилицы» не могут вырвать, как сорную траву, мучившую мысль: почему Беро д'Апшье настаивал на том, что Арно не вернется? Было ли это простым бахвальством, как предполагал аббат, или же эта страшная угроза имела серьезные основания?
— Постарайся ни о чем не думать, — бормотала Сара — Иначе я не смогу облегчить боль…
С тех пор как Сара поселилась в Монсальви, она приумножила свои познания в искусстве облегчать человеческие страдания. Она собирала в окрестностях лекарственные травы, коренья и готовила из них всевозможные снадобья. Постепенно слава о Черной Саре распространилась на несколько лье от замка. Правда, ее репутация целительницы вызывала ненависть у местной колдуньи Ратапеннады, или Летучей мыши, молчаливой старухи с кошачьими глазами, чья хижина пряталась в глубине лесов Обеспейра.