— Что это за чертовщина? — спросил Вульф.
Я поднялся и стал показывать:
— Свитер, шапочка, комбинезон, майка, рубашка, одеяло, вязаные башмачки, непромокаемые штанишки, пеленка. Вам следует оценить самоотверженность Люси Вальдон — она не выбросила пеленку. Горничной в тот день не было дома, а няню она наняла только наутро. Так что, не исключено, она сама выстирала ее. Ни на чем не было меток прачечной. Правда, на свитере, шапочке, комбинезоне и ботинках были фирменные ярлычки, но я сомневаюсь, что они нам помогут. Если бы вы сами не заговорили об этих тряпках, о них не стоило бы и вспоминать.
Он подошел к своему креслу и уселся.
— А что горничная и кухарка?
— Мы немного побеседовали. Они ни в чем не замешаны. Хотите дословный отчет?
— Нет, если ты удовлетворен результатами.
— Вполне. Хотя, если мы не откопаем ничего другого, придется все-таки заняться ими тоже.
— Что еще?
— Во-первых, ребенок действительно есть. Я его видел. Что касается вестибюля, ничего необычного там нет: дверь без замка, и к ней ведут всего четыре ступеньки. Любой прохожий может свободно зайти и выйти, а пытаться найти свидетеля, который семнадцать дней назад, да еще после наступления темноты, видел, как туда принесли какой-то сверток, означает впустую тратить свое время и деньги клиента. С уборщицей я не беседовал: если бы ребенок был ее, он несколько отличался бы цветом кожи. Не общался и с няней — ее наняли через агентство по трудоустройству на день позже. В детской, которая раньше была комнатой для гостей, лежит прекрасный текинский ковер. Конечно, все свои познания о коврах я вынес из общения с вами. А вот в картинах разбираться меня научила мисс Роуэн. Там в гостиной висят Ренуар и, кажется, Сезанн. Миссис Вальдон употребляет джин марки «Фоллансби». Я подпортил с ней отношения, поскольку забыл, что она Армстед, и нанес ей страшное оскорбление. Да ладно, утром она ни о чем не вспомнит.
— Что еще за оскорбление?
— Она сжала мне пальцы, и я расплескал джин себе на брюки.
Он взглянул на меня:
— Лучше давай дословный отчет.
— Нет необходимости. Этой беседой я тоже вполне удовлетворен.
— Ладно. У тебя есть какие-нибудь предложения?
— Да, сэр. Дело выглядит абсолютно безнадежным. Если через пару недель мы ничего не добьемся, можете сообщить ей, что, по вашим данным, этот ребенок — мой. Я подложил его в вестибюль, и, если она выйдет за меня замуж, мы вместе будем его воспитывать. Что же касается матери, я могу просто...
— Заткнись.
Так я и не сказал ему, как лучше уладить вопрос с матерью. Вульф взял свитер и осмотрел его. Я сел, откинулся на спинку кресла и, положив ногу на ногу, стал наблюдать за ним. Он осмотрел свитер, не выворачивая его наизнанку, и взял шапочку. Когда Вульф добрался до комбинезона, я начал внимательнее следить за его лицом, но все равно не смог понять, обнаружил ли он что-то, заслуживающее внимания. Повернувшись к полке с телефонными книгами, я достал манхэттенский справочник и раскрыл на разделе «Детская одежда. Оптовые торговцы и фирмы-изготовители». Он занимал четыре с половиной страницы. Я протянул было руку к телефону, но тут же убрал ее. Вульф мог заметить кое-что при повторном осмотре, и надо было дать ему шанс сделать это без моей подсказки. Я вышел в холл и, поднявшись в свою комнату, позвонил оттуда, но результат, конечно, был нулевой: в это время суток никто не снимал трубку. Тоща я набрал другой номер — одной женщины, у которой, по моим сведениям, было три малыша, — и застал ее. Но она сказала, что не сможет помочь, пока не посмотрит комбинезон. Что ж, придется ждать до завтрашнего утра. И я вернулся в кабинет. Вульф придвинулся к свету и, вооружившись самым большим из своих увеличительных стекол, пристально разглядывал пуговицу на комбинезоне. Подойдя к нему, я спросил:
— Что-нибудь нашли?
Он повернулся вместе с креслом и положил лупу на стол.
— Возможно. Четыре пуговицы на этом предмете одежды.