И я провалилась в странную полудрёму, где скользили беззвучно серые тени. Я стояла у окна. За ним умирала розовая зарница над горизонтом, чёрными нелепыми птицами неслись облака. Их прошивали инверсионными следами флаеры. А я рыдала, пытаясь выплеснуть тоску, разрывавшую душу. И думала: «я бы могла отдать тебе всю мою кровь, чтобы спасти тебя. Но у тебя другая группа крови, звёздная. Ты человек, который пришёл из другой галактики и ушёл, так и не получив помощи».
Я помнила смутно, фрагментами то, что происходило на следующий день. Серое небо, серые стены, зажавшие в тиски аэродром. В центре площади, на фоне башни с телескопом — на высоком постаменте гроб, скрытый под тяжёлыми бело-сине- красными складками знамени планеты. И очень много наград, на которых не жалели драгоценных камней. Об их ледяной блеск разбивался вдребезги солнечный свет, так что было больно глазам. Не думала, что у Олега столько наград. Я искала о нём информацию, как о человеке, что любил, чем жил. И совсем забыла, что он был талантливым пилотом, мужественным, смелым, много раз рисковавшим жизнью. Я слышала об этом обрывки фраз из речей тех, кто приехал сюда, почтить его память.
Застывшие у гроба часовые — пилоты с серебряными крылышками на рукавах. Ян Беккер, ставший теперь во главе подразделения, словно постарел за эти дни, выглядел лет на десять старше. Лицо будто вырезано из серого камня, глаза обратились внутрь себя, губы сжались в тонкую линию.
Я держала под руку Никитина, пребывая в забытьи, и в мозгу то и дело всплывала глупая мысль: «я так и не смогла сказать ему, что люблю его».
Сколько раз я вела репортажи о похоронах известных людей: политиков, актёров, писателей, художников. И всегда старалась запомнить, как можно больше ярких деталей, мыслей, которые появлялись у меня в тот момент, хотя бесстрастные око нескольких голографов фиксировало тщательно всю обстановку.
Но сейчас не хотелось ничего запоминать. Наоборот, я мечтала закрыть глаза, умчаться мыслями туда, где не слышна траурная музыка, шарканье ног, речи. От всего этого хотелось взвыть, упасть в истерике и зарыдать. Как тяжела обязанностей живых по сопровождению мёртвых.
Заглушая унылую мелодию духовых, послышался нарастающий гул турбин. Под куполом неба закружились в вальсе истребители. Синхронно пронеслись навстречу друг другу над гробом, оставляя за собой вихревые жгуты, окрашенные в траурный чёрный цвет. И перехватило горло, сердце сжала холодная тоска, когда перед мысленным взором вспыхнул божественный танец самолёта на том самом, первом авиашоу. И зачем я только пошла туда. Не увидела бы никогда — не влюбилась. И не мучилась так сейчас.
И вот, всё закончилось. Гроб с символическим телом медленно спустился в нишу и на его месте возникла серая плита с выбитыми на ней именем Олега Громова и датами его жизни и смерти.
Что делать мне теперь, с этой гулкой пустотой внутри. Куда деваться от мучительных мыслей? Впрочем, мучиться осталось недолго. Я уже всё решила. Только грызла совесть, совсем немного, что Артур, который так доверчиво держал меня сейчас под руку, выбросил на ветер столько денег. Но ведь я не просила возвращать меня с того света. Не просила! Если бы не нашлись деньги на восстановление функций мозга, моё тело-овощ просто отключили бы от аппаратов поддержки жизни.
Но внезапная мысль озарила меня, как ослепительная вспышка, разорвавшая тьму. И принесла невероятное облегчение, от которого боль стала не такой острой. Я сделаю репортаж о Олеге, и создам о нем биографию. Ведь я столько знаю о нём, о его привычках, увлечениях. А теперь и о его работе. Да, он не известный художник, или писатель. Не режиссёр, и не знаменитый певец, но он просто мужественный и сильный человек.
Никитин отвёз меня в клинику. А там мою просьбу восприняли спокойно, даже равнодушно. Никто не стал задерживать или уговаривать меня. И я переселилась на базу. Мне выделили небольшую комнату, и позволили оформить так, как я хотела сама. Теперь я могла разговаривать со сослуживцами Олега, записывать истории, которые казались иногда смешными, иногда совершенно не реальными. Но образ его становился всё более объёмным, по-настоящему оживал для меня. И стало казаться, что Олег где-то здесь. Я не могу встретить его, увидеть, но не потому что его нет на свете, а потому, что он занят.