После той истории с шершнем Мина стала рассеянно здороваться с мальчиком, встречая его на дорожках парка или в саду. Однажды на небольшой, обнесенной частоколом бамбука лужайке она угостила шоколадом карапуза, с которым мальчик играл в прятки. Тот при ближайшем рассмотрении оказался хозяйским внуком c выпадающей из левой ноздри соплей; она сказала ему несколько ласковых слов, он глядел карими глазенками исподлобья и не уходил, пока не закончился шоколад. Танист терпеливо ждал в сторонке, перекидывая из руки в руку похожий на коричневое яблоко плод, и от угощения отказался. Тем же вечером она застала его прореживающим клумбу евкрозии и попросила несколько клубней для дома.
С некоторых пор он все чаще и чаще стал появляться здесь, у хозяйского летнего домика, как все полагали, из-за Катюши, а на самом деле больше возился с ее малолетним братом, выбегая в сад за неловко брошенным мячом и презрительно не глядя в сторону виллы. В любом случае Марк достаточно хладнокровен, да Мина и сама не слишком уверена, ради кого приходит мальчик, вполне возможно, что и ради юной Катерины.
Вот она, перепрыгивая через две ступеньки вниз, догнала ковыляющего на кривых ножках братца. Как удивительно похоже эта девочка размахивает рукой, точь-в-точь Марк! И все же, если предположить, что Катя - его дочь, а ее умершая мамаша, по выражению тети Агаты, та самая "молоденькая потаскушка", в которую юный Марк был влюблен, то, значит, он может иметь детей, просто не хочет от нее.
Мина прошла в гостиную, поправила у овального зеркала локон, за спиной мелькнул силуэт доктора. Ее всегда смущало это зеркало напротив окна, как будто не только ты наблюдаешь, оставаясь незамеченным, но и за тобой следят. Закипела спиртовка; Мина разложила приборы на подносе, повернула янтарный мед к свету, подумав, добавила серебряную пепельницу. Она всегда возила с собой дорогие безделушки, они помогали ей обживаться, создавали уют. Это Марк везде и всегда чувствовал себя как дома, будь то ресторан или гостиница, он знал наперед, где что будет расположено, вот и здесь... Впрочем, он никогда не говорил, что не бывал здесь раньше. А она и не спрашивала, как не спрашивала вообще о прошлом, боясь наткнуться на какую-нибудь прежнюю, но во временной отдаленности все еще прекрасную связь. Соперничать со всеми женщинами, с которыми когда-то встречался Марк, у нее не было ни сил, ни желания, и, если задуматься, она их, молоденьких и красавиц, в конце концов победила.
Снова закричала птица, откуда-то сверху, от особняка с медальонами. Это место на горе, рассказывала приглушенно хозяйка, действует на людей странным образом: они отрекаются от детей, семей, живут в разрушенном особняке, практически ничего не делая, сидят и плюют в песок. Говорят, там раньше было святилище Кибелы, оно-то так и действует на человеческие души.
Мина заварила чай, сходила в спальню за кофтой - потемнело и ветер, прохладно. Наверное, что-то похожее влияет и на ее мозги: иначе как бы она додумалась, что Катя - дочь Марка, а Липа - его любовница и они сговорились ее отравить? Мина выплеснула чай в окошко, чуть не угодив в щенка, - вкус ей показался слишком горьким. В ванной комнате тщательно прополоскала рот, сняла с веревки свой купальник и плавки мужа. У нее были основания Марку не доверять - однажды он чуть не погубил ее, и она отлично помнит выражение его лица, минуты долгие, ужасные, за которые она последовательно расставалась с верой в Марка, с любовью к Марку, с жизнью наконец.
Это случилось, когда они в первый раз приехали сюда, раздраженные проведенным в Европе медовым месяцем.
В те мягкие августовские дни Марк обычно проплывал пятьдесят метров до тянущейся вдоль берега железобетонной полосы, влезал на нее и прогуливался по щиколотку в воде, рассматривая приросшие к шершавой поверхности ракушки, иногда наклонялся и доставал какую-нибудь. Мина, пользуясь бетонной преградой для передышки, заплывала далеко, дальше, чем обычно. Правда, чтобы взобраться на нее, требовалась чья-то помощь - на глубине волны помогали, подталкивая, но ближе к искусственному барьеру оттаскивали назад.
Как обычно, дождавшись попутной волны, она протянула мужу руку, стараясь держаться так, чтобы не ободрать о неровный отвесный край грудь или колено, когда ее потащат наверх. Марк, действительно, присел на корточки, она еще заметила, как напряглись плавки, представила, как ловко он ее подхватит, прижмется сухими губами к забрызганному лицу, нагретым телом - к холодному, и засмеялась, сбивая и без того неровное от усталости дыхание. Однако отлив устремился назад, а муж руки так и не протянул. Мина слегка побарахталась, сопротивляясь, в надежде, что Марк все-таки поможет, но вода слишком сильно отталкивала назад, и она теперь наверняка ободрала бы колени об острый ракушечник. Тут подкатила следующая волна, и она повторила попытку. Марк, рассеянно улыбаясь, смотрел жене в лицо, не двигаясь. Мина начинала сердиться: ему ли, который панически боится глубины, не знать, насколько это неприятно. Догнавшая сзади высокая волна с шумом и брызгами разбилась о невидимую на поверхности преграду, и Мина попыталась выбраться сама боком, цепляясь пальцами рук и ног навроде краба, не обращая внимания на ссадины, но отхлынувшая вода снесла ее обратно. На несколько секунд она потеряла ориентацию и медленно заворачивающийся, словно бумажный кулек для конфет, край волны накрыл ее с головой. Когда, наглотавшись воды, она наконец вынырнула, тараща глаза и отплевываясь, то рядом увидела любопытные, с усмешкой в черном блестящем зрачке глаза мужа. С таким выражением смотрят дети на застрявшую в паутине муху, еще живую...
Рассерженная воспоминанием, Мина отставила чашку с вновь заваренным чаем и, выйдя на улицу, остановилась на пороге, оценивая ситуацию: солнце по-прежнему занавешено тучей, небольшой, в форме молодого кита, уже выпустившего свой фонтан, и переходить в дом незачем. Прорвавшийся луч угодил в тарелку с яблоками, согрел рыжую макушку раскладывающей пасьянс Липы, она мечтательно пожевала губами, словно силилась чего-то не сказать или сказать иначе. Сидящий напротив Марк разламывал печенье и клал щенку на нос, тот чихал и ловил на лету. Мина, следя за ленивыми, расслабленными движениями мужа, немного успокоилась: так безобидно выглядела сценка. Но через минуту ее пронзило другое: они так же лениво по очереди откусывали от одного яблока.
19
- Вы знаете, сколько в нашем городе бандитов развелось? - Выйдя в располосованный солнечными лучами сад за листиком лимона, который, если его хорошенько размять и понюхать, помогал от мигрени, Мина встретила хозяйку в разговорчивом настроении. - Пока отдыхающих приезжало много, всем находилось дело и деньги у города были. А теперь люди разучились работать на земле, не хотят. Оттого и убивают, крадут друг у друга. Тем и живут.
Кажется, женщина отвечала на позавчерашний вопрос о смуглых бандитах и ребенке, однако в висках покалывало все настойчивей, и Мине стало неинтересно. Углядев колючку размером с помидорный куст, хозяйка оторвала небольшой лопух и, используя его как тряпку, ловко растение выдернула, бросила под грушу.
- Вот взять хотя бы грека, ресторатора. Никакой он, к черту, не грек, а сами знаете... Ну и что?.. Со всеми любезный, услужливый, и жены работящие, всегда улыбаются, детей не обижает. А моя дочка, вы знаете, работает посудомойкой в "Палас Фиш", так ее чуть не избили в баре...
Дочка ее чересчур толстая и басовитая, но есть в ней что-то такое, что мужчин привлекает, непостижимое женскому уму. Мина понюхала зеленую кожицу лимона и, оторвав несколько листиков посветлее, вернулась к дому. В арабской традиции преподнести лимон считалось невежливым, поскольку он кислый, а вот, откусив от яблока, передать его возлюбленному - это находили изысканным. Сделав пару шагов в сторону террасы, где пили холодный чай Липа и Марк, Мина, оглушенная переходом из тени на свет, на секунду остановилась. Не поднимаясь с шезлонга, Олимпия быстро и сильно ударила стоявшего напротив Марка ногой в живот. Ее лицо на солнце выглядело белым и злым, как у самурая, по светлому костюму Марка замелькали мятые тени, он не ожидал удара и, охнув, попятился назад, к развесистой азалии.