Когда затекают ноги, мы вытягиваем их, садимся прямо на пол крыши и делаем перерыв. Я даю Юле конфету – больше всего ей нравится «Райская пенка». Она ест, а я смотрю на нее. Потом вытираю ей рот и руки носовым платком и жду, что она скажет. Мне очень хотелось бы, чтобы в ней пробудилась хоть капля разума, хоть какое-нибудь понимание. Я очень хочу, чтобы она хоть раз сказала: «Дина умрет» и заплакала. Но она только улыбается.
Я продолжаю рассказывать. У меня в запасе еще час – до того, как Димка не начнет беспокоиться, – и еще одна конфета.
Моя новая попытка опять не увенчалась успехом – Юля доела конфету, засмеялась:
– Ах!
Ах – значит, вкусно, хорошо, счастливо, спасибо тебе, Динка, я так люблю конфеты, особенно эти, «Райская пенка». И все. И больше ничего. Она не понимает, не может понять, о чем я ей рассказываю, смерть для нее совсем ничего не значит.
А если повезти ее на кладбище, на мамину могилу? Может, тогда она что-то поймет, почувствует? На кладбище вообще хорошо, мне нравится гулять по кладбищу. Юле тоже должно понравиться. Как бы это устроить?
Димка в школу на практику уходит к девяти, Юля во двор выходит еще раньше. Можно вполне успеть съездить до его возвращения. Только вот неизвестно, как она отнесется к транспорту.
– Юля, хочешь, мы завтра поедем на автобусе, далеко-далеко, в одно очень хорошее место? Там еще лучше, чем здесь, на крыше.
– Кры-ша!
Сидит, перемазанная шоколадом, улыбается.
– Это лучше. Лучше, чем крыша, лучше, чем мяч.
– Мяч!
Улыбка сползает с лица, Юля беспокойно озирается.
– Мяч! Ди-на! Мяч!
Вспомнила, что мы оставили его в кустах, любимую вещь, самую ценную, после крыши и после меня.
– Ладно, пойдем.
– Мяч!
– Мы найдем его, не бойся, ничего с ним не сделалось.
Юля поднимается и бежит к люку так быстро, что я еле успеваю взять ее за руку. Мы спускаемся вниз – это намного проще, чем подниматься. Выходим во двор. Я смотрю на наши окна – Димки не видно, значит, безопасно. Достаю из кустов мяч, подаю его Юле.
– Вот твой мяч. Ты поиграй теперь сама, а мне надо домой. Я приду завтра, и мы поедем с тобой на автобусе.
На кладбище мы не поехали. Из-за Димки. Он все- таки меня выследил. Он следил, оказывается, за мной уже несколько дней. С понедельника. Их тогда отпустили пораньше, и Димка видел меня во дворе вместе с Юлей. Но не подошел, а стал наблюдать: стоял у окна в подъезде на первом этаже и смотрел, как мы играем в мяч. И как раз в тот момент Юлиной маме приспичило выносить мусор. Она увидела Димку, подошла к нему и начала расточать благодарности в мой адрес за то, что я вожусь с ее дочерью:
– Она у нас такая больная, совсем больная, а Дина – какая хорошая, добрая девочка! – играет с ней. Таких ведь, как наша Юлька, ребятишки всегда дразнят, а Дина… Я так ей благодарна, так благодарна!
Сказала и затрясла своей куриной головой и разрушила наш с Юлей мир. Потому что Димка после этого уже не просто насторожился – он понял, что меня нужно «спасать». И стал следить за нами очень пристально. Даже попробовал с Юлей поговорить, чтобы проверить, до какой степени она «опасна», и предпринял попытку с ней поиграть в мяч, но наткнулся на Юлино категоричное «Ня», что на общечеловеческом означает: нет, ни за что, играть я хочу только с Диной. Мне Димка ничего не говорил, продолжал следить исподтишка, из засады. А сегодня открылся.
Открылся! Во всей своей красе представился!
Я сидела на кровати, забившись в угол, как тогда, в тот день, когда позвонили из больницы, а Димка стоял посреди комнаты, такой чужой и большой, и орал на меня.
– Сумасшедшая! Ты сама уже сумасшедшая!
Вот он и произнес самое страшное слово. Это слово в нашем доме – табу, его никто не имеет права произносить. А он произнес. И сам испугался, и задохнулся, и немного сбавил тон.
– Я не могу тебе позволить с ней общаться. Ты что, Динка? Неужели ты не понимаешь, как это плохо и опасно для тебя?
Опасно! Что он говорит, мой брат? Юля опасна? Бедная слабоумная девочка опасна? Уж если кто и опасен, то…
– Я запрещаю тебе! – Он опять вышел из себя. – Если не будет другого выхода, я тебя просто запру! Да, запру в квартире и никуда не выпущу!
Давай, Димочка, давай. Запри, посади на цепь, спасай мое сознание. Только смотри, сделай цепь покрепче, а то ведь я выскользну, и тогда…