– Эмили, – в панике написал я ей. – Мне нужно знать, что происходит.
– Буду дома в 18:30, – написала она в ответ. – Все тебе расскажу.
В 18:30 Эмили все еще не было. Поскольку она опаздывала, я вышел во двор нашего многоквартирного дома подышать свежим воздухом. Я помню солнце в дымке, оставлявшее длинные тени на лужайке. Я помню характерные запахи теплого летнего вечера. Соседи готовили ужин, и пришло время сделать то же самое, но я не мог заставить себя думать о еде, не говоря уже о том, чтобы ее приготовить.
Внезапно в поле моего зрения с ревом ворвалась машина Эмили. Она повернула налево от ворот и исчезла, съехав по пандусу на автостоянку под нашим кварталом. Я вернулся в дом, поднялся, вошел в нашу квартиру, сел и стал ждать.
Эмили еще какое-то время оставалась в своей машине; гораздо дольше, чем обычно. Она поняла, что что-то изменилось, когда однажды вечером я увидел сообщения с неизвестного номера, которые высвечивались на экране ее телефона. Она сказала, что это были просто кокетливые шутки с коллегой, которые немного вышли из-под контроля. И я поверил ей, потому что любил ее. Но затем, вскоре после этого, внезапно появилось другое, не столь невинное сообщение. Она сразу поняла, что я заслуживаю объяснений.
Ключ Эмили повернулся в замке, дверь открылась. Она на мгновение замешкалась в коридоре, пристраивая пальто и ключи. Я слышал ее тяжелое дыхание, пока она шла по коридору, чтобы присоединиться ко мне в гостиной.
– Давай поговорим в спальне, – сказала она, глядя сквозь меня.
Я присел на краешек кровати, Эмили опустилась передо мной на колени. Склонив голову, она глубоко вздохнула, и я в свою очередь немедленно сделал то же самое, надеясь, что это будет не слишком больно, что признание не ранит меня глубоко. Она начала с объяснения сообщений, которые были от мужчины, с которым она познакомилась на вечеринке.
– Я была пьяна, мы разговорились в зоне для курящих, – сказала она.
Приглушенный вздох в голосе Эмили в конце этого предложения подсказал мне, что будет дальше. Я отвел взгляд, смахнул пот с ладоней и заметил, что моя кожа пошла пятнами от ожидания.
– Одно потянуло за собой другое, и я поехала к нему, – продолжила она, едва выговаривая слова.
Возникла пауза, пока Эмили пыталась собраться. Я ждал, хватит ли у нее духу сделать последнее болезненное признание. Я мог сказать, что она колебалась, но я настоял, чтобы она сказала то, что должна была сказать.
– Мы переспали. Том, мне так жаль.
Признание, казалось, придало ей смелости. И, к моему удивлению, она еще не закончила свою исповедь. Она рассказала, что, кроме этого, переспала еще с несколькими, когда наши отношения развивались виртуально, пока мы учились в наших университетах вдали друг от друга. А потом она рассказала еще о паре случаев, когда она была мне неверна. Чувство вины снедало ее уже несколько месяцев, и она поспешно перечисляла все, что только могла вспомнить.
Эмили знала, что то, что она сейчас делала, было правильным. К этому моменту я уже позабыл все веские причины для этого и жалел, что задал ей свой вопрос изначально. Прямо там, в тот самый момент, мы испытывали, возможно, величайшее эмоциональное потрясение в нашей молодой взрослой жизни – открывали себя навстречу болезненной правде, стыду, страху, разбитым сердцам.
В конце своей исповеди Эмили сделала нечто неожиданное. Она вдруг замолчала и протянула мне свою дрожащую руку. Этот жест казался возмутительно нелепым, но в то же время содержал в себе какую-то глубокую заботу.
Я не взял ее руку, но сейчас жалею, что этого не сделал. Мы были молоды. Мы просто совершали ошибки.
Эмили убрала руку, закончила то, что хотела сказать, издала тихий вскрик от сдерживаемого напряжения и глубоко вздохнула, чтобы хоть как-то унять бьющееся сердце. Все произошедшее после этого было для меня словно в тумане. Я помню только печаль и свое неподвижное тело и Эмили, стоящую на коленях, затаившую дыхание, смотрящую на меня с безнадежной печалью.
Обостренная уязвимость, которая скрывается в перфекционизме, проявляется всякий раз, когда что-то идет не так. И чем более уязвимыми мы оказываемся в таких ситуациях, тем более разрушающим оказывается перфекционизм. Захватывая нас целиком, он заставляет нас настолько сильно зацикливаться на наших слабостях и несовершенствах, что это резко усиливает нашу уязвимость, не оставляя абсолютно никакой возможности для мобилизации эмоциональных ресурсов, необходимых для того, чтобы справиться с тем, что последует. Испытания, подобные тому, что я пережил в тот нежный период своей юности, являются самыми обычными формами человеческих страданий – неотъемлемой частью переменчивого хода нашей жизни. Тем не менее, когда им случается вторгнуться к нам без предупреждения, что они неизменно и делают время от времени, перфекционизм заставляет нас чувствовать, что все вокруг нас рушится.