Женевьева послушно посмотрела наверх, куда указывал лорд Гарри Осборн. Они стояли на длинной, усаженной деревьями подъездной аллее к дому Эверси. Над ними простиралось небо, ярко-голубое после дождя. Вся земля была живописно усыпана опавшими листьями, красными, золотыми и коричневыми, шуршавшими у них под ногами. Стояла осень, с деревьев облетели листая, и они выглядели теперь такими беззащитными.
Все, кроме одного. И конечно, Гарри не преминул это заметить.
Последний, качающийся на ветру листок символизировал либо неопределенность, либо стойкость духа — мнения Женевьевы и Гарри расходились.
«Давай же, падай, ради Бога», — мысленно просила она.
Темно-синие, как и у всех Эверси, глаза Женевьевы неотрывно смотрели на листок. Но ей никогда не удавалось повлиять на окружающий мир усилием воли или загадыванием желания на одуванчиках и звездах, как бы она ни старалась.
Лорд Гарри Осборн станет виконтом Гарлендом после смерти отца. Сейчас он был просто молодым лордом с роскошной шевелюрой, переливающейся всеми оттенками золота, искусно завитой и открывающей бледный высокий лоб, и с профилем, который Женевьева Эверси могла бы по памяти в темноте высечь из мрамора и установить на фортепиано, если бы не опасалась, что ее братья умрут со смеху.
Возможно, и к лучшему, что она не умела лепить.
Тем не менее Женевьева упорно делала эскизы и рисовала маслом, однако обладала весьма скромным талантом. Ее это не расстраивало. Истинный дар Женевьевы заключался в том, что она могла находить красоту в окружающих вещах, будь то работа итальянского мастера или профиль будущего виконта.
Они встретились три года назад. Он был дальним родственником ее обожаемой подруги, леди Миллисент Бленкеншип, и его пригласили в гости. Гарри оказался умным, веселым, самоуверенным, Подчас слишком жизнерадостным и склонным выражаться чересчур пылко. Весь мир восторженно лежал у ног красивого молодого аристократа. Женевьева отличалась живым умом, пунктуальностью и всякий раз, прежде чем что-то сказать, тщательно обдумывала и взвешивала все слова. Определенно поговорка «в тихом омуте черти водятся» подходила к ней как нельзя лучше. И в то время как рассеянность непосредственного Гарри зачастую приводила его в ужас, не говоря уже о других, Женевьеву она очаровывала, и она превзошла себя в умении заглаживать различные неловкости. Они оба были пленены красотой, оба были ревностными поклонниками искусства, поэзии и прозы и считали друг друга необычайно остроумными. Три года они оба вместе с жизнерадостной, открытой и прелестной леди Миллисент (которую Женевьева втайне считала чем-то вроде их общего баловня) были практически неразлучны. Так что другие знакомые обращались к ним не иначе, как «Гарри-Женевьева-Миллисент».
Они оба никогда не говорили о взаимной привязанности. Но она была очевидна. Чувства Женевьевы к Гарри не могли укрыться от посторонних глаз, как светящиеся нимбы над головами святых на средневековых картинах.
Три года Женевьева ждала, пока Гарри соберется с духом и сделает ей предложение. Единственным препятствием для их брака могла стать нехватка средств. Гарри унаследует титул, но всем было известно, что для процветания родовых земель ему была нужна богатая невеста. Отец Женевьевы проявлял снисходительность, когда дело касалось жен его сыновей, а когда речь заходила о дочерях, в дело всегда вмешивалась мать. Она хотела, чтобы все они вышли замуж за богатых и знатных людей.
Но ее родители любили Гарри. Его вообще все любили. Женевьева была уверена, что ей удастся убедить и мать, и отца дать разрешение на брак.
На осенний праздник в дом Эверси гости съезжались несколько дней, кто верхом, кто в экипаже. Гарри приехал накануне вечером, Миллисент — поздно ночью. Потирая заспанные глаза, она поспешно легла в отведенной ей спальне и скорее всего еще спала сладким сном наверху или потягивала из чашки шоколад, отбрасывая со лба пышные пряди русых волос. Миллисент не любила рано вставать. Обычно она последней покидала бал и последней поднималась утром. Женевьева же пробуждалась с первыми лучами солнца, словно птичка, и ничего не могла с собой поделать. Гарри тоже рано вставал, у него было полно энергии, и день всегда был для него короток, поскольку он еще не попал в ловушку азартных игр, не лазил по шпалерным решеткам в окна замужних графинь и не делал других подобных вещей, после которых молодой человек обычно поздно возвращается к себе в комнату, а потом все утро храпит в постели, швыряя ботинком или другим попавшимся под руку предметом во всякого, кто осмелится постучаться в дверь до полудня.