Как она проникла в пространство моего сердца и стала другом, только чтобы быть удаленной так быстро. Как ей было все равно, как люди пялились на нее в коридоре, когда она впервые взяла Сайласа за руку в средней школе. Странный шизофреник, держащийся за руку с дочерью мэра, шептали они.
Но Розе было все равно.
Она посмотрела на Сайласа так, будто все это никогда не имело значения.
Теперь он нес ее тело к одной из ее последних остановок перед тем, как ее похоронят на шесть футов под землей.
Ее жизнь закончилась именно так. Без всякого предупреждения.
Взята у нас.
Украдена.
— Ты принимаешь лекарства?
Голос Рука возвращает меня в настоящее. Напоминая мне, что у нас есть очень короткое окно возможностей, которое не включало в себя мои мечтания и его вопросы о лекарствах.
Сайлас смотрит на него из-за стола, его руки полны бумаг, он роется в ящиках и слегка опускает голову, словно говоря: — Ты действительно спрашиваешь меня об этом прямо сейчас?
— Не смотри на меня так, блять. Сейчас двенадцать вечера, если ты не примешь их сейчас, то забудешь после того, как поешь. Ты всегда забываешь после того, как поешь. — возражает Рук, снимая книги со встроенной полки.
— У меня их нет с собой, я возьму их позже. — Сайлас хмыкает.
После той ночи я несколько месяцев волновался, будет ли он когда-нибудь снова выглядеть человеком. Если бы мешки под его глазами сошли, и он снова стал бы своей нормальной загорелой кожей, а не отвратительной бледностью, которой он щеголял.
Мы все по очереди сидели за его дверью, подсовывая внутрь еду, воду, лекарства. Просто ждали.
Три недели.
Мы ждали три недели, прежде чем он вышел из своей комнаты.
Слабый, с заметной потеряй веса и требование выяснить, что случилось с Роуз.
Когда мы согласились помочь, это было похоже на то, что мы дали ему что-то, ради чего он должен работать. Можт быть, это было неправильно с нашей стороны. Может быть, мы усугубили ситуацию, открыв банку с червями, в которой мы не нуждались, но это помогло ему.
Он снова начал есть, набрал мышечную массу, работая со мной в спортзале.
Но даже тогда, даже сейчас, когда я смотрю ему в глаза, я вижу это.
Его глаза похолодели в ту ночь, когда сердце Роуз перестало биться.
Рук резко прекращает то, что он делает, как будто у нас есть все время в гребаном мире. Подойдя к сумке с книгами и расстегнув молнию в боковом кармане. Открываю маленький мешочек с двумя белыми таблетками внутри.
— Ты шутишь. — замечает Сайлас, наблюдая, как он подходит к столу.
— Я что, похоже, шутника? — Рук бросает вызов.
Рук Ван Дорен, единственный из нас, кто смог покинуть этот город и действительно стать порядочным человеком. Часть меня чувствовала вину за то, что мы так сильно подпитывали его хаотичную сторону, а в словах его отца была доля правды.
Рук уже облажался, но вместо того, чтобы сказать ему скрывать это, как всем остальным, мы заставили его принять это.
В зависимости от того, как вы на это смотрите, это может быть хорошо, а может просто наносить больше вреда.
— Хорошо, сестра Джеки, — встреваю я, — прими свои чертовы таблетки, чтобы мы могли закончить то, ради чего пришли сюда.
Сайлас принимает лекарство, тихо бормоча спасибо.
Мы обыскали каждый уголок, под коврами, под диванными подушками и пришли с пустыми руками. Напряжение было высоким, поскольку мы двигались к тому, что выглядело как серьезный тупик. Если мы не смогли связать Грега Уэста с Роуз, нам больше нечего было делать.
И мы не могли вламываться в кабинет каждого учителя. Значит, это будет означать, что убийство Роуз останется нераскрытым. Без полиции для расследования, без зацепок, ее смерть навсегда останется в нашем сознании, в сознании Сайласа.
Если не считать того, что Тэтчер убьет его просто для того, чтобы убить, мы облажались.
Я смотрела, как Сайлас перелистывает страницы, ища глазами что-нибудь, малейший намёк на что-то, что дало бы нам повод навестить Грега поздно ночью. Используя любые средства, необходимые для получения необходимой информации.
Он отчаянно нуждался в ответах, и я подумал, неужели знание хуже? Зная теперь, что она была убита, но все еще не в состоянии поймать своего убийцу.
Я не мог не задаться вопросом, стоило ли нам вообще оставить это в покое. Если бы мы сказали ему нет и позволили бы ему горевать. С другой стороны, если бы мы это сделали, мы бы уже одевались для очередных похорон.