На всех их было намного легче смотреть, чем на него.
С жаром в своих прикосновениях он впивается пальцами в мои щеки, сжимая мои губы, вынуждая мою голову вперед, требуя, чтобы я снова встретилась с его взглядом.
— Смотри на меня, Маленькая Воришка. — Он угрожает таким резким тоном, что моя кожа электризуется. — Или ты забыла, что ты принадлежишь мне?
Я удерживаю его взгляд, не отступая ни на секунду. Я позволила его черным глазам пронзить мои собственные. Собственнический характер его хватки повышает мой неповиновение.
Он владеет моим страхом. Не они. Вот что он говорит глазами.
— Твой страх заканчивается и начинается со мной, только со мной. — Он продолжает, наслаждаясь силой, исходящей от этого заявления. Алистер знает, что бы ни случилось, его друзья никогда не напугают меня так, как он.
Они никогда не заставят мое сердце учащенно биться и жар не закипит под моей кожей, как он. Они никогда не будут контролировать меня так, как он это сделал.
Мы оба знаем, что он прав, и это заставляет меня нервничать, признавая это, даже внутренне. Для такой сплоченной группы социопатов этот тоже не разделяет.
— Нет. — Я наклоняюсь к нему лицом, наше дыхание смешивается, как в бассейне. — Льсти себе. — заканчиваю я, отдыхая в кресле.
— У тебя нет ни хрена, Алистер. Это деньги твоих родителей. Без этой фамилии у тебя ничего нет. — Я ухмыляюсь, сдерживая пульс.
Они все равно собирались убить меня, верно? С таким же успехом я могла бы рассказать им, что именно я думаю о каждом из них.
— Не думаю, что ты в том положении, чтобы делать циничные замечания, провинциалка. — Тэтчер защищает своего друга, скрестив руки на груди, расстегнув белую пуговицу и закатав локти. Вены на его предплечьях тревожно-синего цвета.
— Ах, да? — Я скосила ему глаза. — И что ты собираешься с этим делать, Норман Бейтс? Порежеш меня, потому что твои мама и папа тебя не любили? Я саркастически надула губы.
Когда Лира говорит о Тэтчере, она всегда невнятно. Как будто он бугимен, который всегда подслушивает под твоей кроватью. Я еще не видела его в действии, поэтому никогда не воспринимала его всерьез. То, как он вальсировал в своих маленьких пальто и водолазках.
Для меня он был просто парнем с бушующими проблемами мамы, которые нужно было срочно лечить.
До сих пор, когда его маска утонченности падает, как якорь, на морское дно, увлекая за собой меня. Рвота поднимается вверх по моему горлу, когда он угрожает мне взглядом, настолько лишенным каких-либо эмоций, что я не уверена, что у него вообще есть душа.
— Нет.
Они так хорошо знают друг друга, что Алистеру даже не нужно оборачиваться, чтобы сказать это. Он уже знает, что Тэтчер собирался сделать что-то поспешное.
Его руки падают на мои бедра, надежно сжимая их. Мой желудок сжимается, мое тело тает. Я дергаюсь на стуле, дергаюсь за него, желая уйти от его прикосновений. Только заставляя стяжки впиваться в нежную кожу моего запястья.
— Если ты собираешься убить меня, то сделай это, черт возьми, сделай это! Я устала от этого! —восклицаю я или пытаюсь, но из-за того, что в горле не хватает воды, оно просто выходит из строя.
Рук смеется из угла, как взрыв, громко и навязчиво.
— Кто-нибудь скажет ей, что она выиграла? — Он вращает крышку зажигалки костяшками пальцев, как домино.
Я остановилась, пристально вглядываясь в каждого из них. Озадаченна тем, что я выиграла. Это было похоже на полную противоположность призу.
— О чем он говорит? — Я адресую свой вопрос Алистеру, глядя на него передо мной. Хватка на моих бедрах становится крепче, он держит меня там еще мгновение, прежде чем отпустить.
Он делает шаг назад: — Мы не собираемся тебя убивать. — Вальсирую у меня за спиной, а Тэтчер закатывает глаза.
— Присяжные все еще не согласны с этим. — добавляет Тэтчер.
— Иди на хуй. — шиплю я.
Алистер теперь стоит позади меня, заставляя меня волноваться. Я напеваю в предвкушении, когда он сгибается в талии позади меня, опуская рот к моему уху. Кипящий воздух нагревает чувствительную кожу шеи, цепная реакция мурашек покрывает мое тело.
Каждый раз, когда он рядом, это всегда похоже на предупреждающие знаки перед торнадо или грозой. Сирены воют в моей голове, держа меня в напряжении.
— Ну и что тогда? Ты собираешься продолжать играть со мной? Какие гребаные киски. — Я рычу, отклоняясь от него.
Кончик ножа трется о мои запястья: — Нам нужна твоя помощь.
Он, должно быть, чертовски бредит. Их, должно быть, швыряли прямо на чертовы головы в детстве, и они раскалывали свои гребаные черепа насквозь. Они могли спрашивать меня до посинения, а я все равно плевала им в лицо.