— А ведь ты говорил, что он был переодет?
— Но это был он, понимаешь?
Они долго и нудно спорили, пока кто-нибудь вдруг не прерывал их:
— Мне больше нравятся его куплеты, — и указывал при этом на Туту.
— Мм-меня еще мать научила их петь, а оо-она их очень много знала, — говорил Туту, довольный.
— А то, что я вам пел, — не сдавался Понимаешь, — знал мой брат Фелисиано. А он мастер петь, понимаешь? Его научили господа, у которых он работал. Так что…
— Ладно, ладно, заткнись, дай ему спеть.
Туту здорово заикался, и его прозвали так, потому что, знакомясь, он долго выдавливал из себя: «Туту-тубиас».
Он пропел романсеро о мавританской пленнице, которая встретила любимого брата, отбывавшего воинскую службу в Мелилье. Понимаешь едва дождался, когда Туту кончит петь. Ему не терпелось раскритиковать романсеро своего соперника.
— Неплохие куплеты, но как она могла узнать брата, если ее украли еще девочкой? А?
— Нн-не приставай ко мне, дружище. Ты мм-меня с толку не собьешь, — с достоинством отвечал Туту.
Они долго спорили. Потом Понимаешь после небольшого вступления рассказал о том, что его волновало.
— Из дому мне пишут, что умер двоюродный брат матери. А меня это не трогает, понимаешь? Меня гораздо больше беспокоит, что у моей невесты моль побила одно из двух одеял. Притом лучшее, понимаешь? И знаете, что странно? Невеста пишет, что ей стало коротко свадебное платье. Неужели она выросла, или платье село?
— Конечно, выросла, — с апломбом заявил самоуверенный солдат.
— Ее-е-ей брюхо набили, вот она и выросла, — съязвил Туту.
Все рассмеялись.
Аугусто уже не слушал, о чем они говорят, он погрузился в свои мысли.
На рождество им дали отличный паек. Много вина и бутылку коньяку на отделение. Все опьянели. Окопы содрогались от песен и криков. Вдруг кто-то швырнул гранату. Прогремел взрыв. И по всей передовой загрохотали гранаты. Выскочили офицеры и сержанты. Забегали взад-вперед как сумасшедшие: «Прекратить! Прекратить!» Они размахивали руками, а солдаты смеялись.
Это случилось двадцать седьмого декабря. Аугусто очень огорчился, но тут же взял себя в руки. «Это не имеет ко мне никакого отношения! Глупости!» — подумал он.
Новость принес Понимаешь, ходивший к ручью за водой.
— Сегодня вечером убили капрала Родригеса, когда он ходил за дровами.
Тридцать первого их сменили. Аугусто отправился на кухню. Его встретили очень тепло. Рока сказал:
— А ну-ка, пойдем, мы приготовили тебе сюрприз. Его привели в подвал дома, где находилась кухня.
Там стоял огромный чан.
— Что это?
Прадо и Хинольо внесли котел с горячей водой.
— Уж мы нашли самый что ни на есть большущий! — сказал Хинольо, выливая воду в чан.
— Всегда и во веки веков уничтожили мы наросты баллистические и вши параноические стирилизованной водой, — провозгласил Сан-Сисебуто Шестьдесят Шесть, внося еще одно ведро.
— Вот это здорово! Спасибо! — воскликнул Гусман. Мылся он очень долго. А потом появилось приятное ощущение покоя.
Началось сражение за Каталонию. Батальон Аугусто занял исходную позицию, откуда должен был атаковать во время наступления.
Утром Аугусто вымылся, а во второй половине дня вышли на позицию. Вечером принесли почту. Аугусто получил письмо от Марии: «Только что узнали от капитана из авточасти, который знаком с Антонио, что приказ о твоем переводе подписан и отослан. Он, наверно, опередит мое письмо».
В тот же час адъютант передавал приказ Руису.
— Надо переслать его на передовую.
Руис прочел приказ.
— Эй, Эрнандес, смотри, как повезло этому типу!
— Кому?
— Да Аугусто. Добился-таки перевода в авточасть.
— А!
— Послушай! Отправили почту для его роты?
— Да.
— Если бы дело касалось кого-нибудь другого, можно было бы побеспокоиться. Ну, а ему отправим утром. А то больно жирно будет.
Аугусто нес караул первым. В одиннадцать лег спать. Не хотелось думать о завтрашнем наступлении. Он с нежностью думал о Берте, о своем переходе в авточасть, о семье, о близком конце войны… Но чем бы ни были заняты мысли, тревога не покидала его ни на минуту. И он боролся с ней до тех пор, пока его не одолел сон.
Его разбудили, когда уже рассвело.
— Пора, — сказал Эспиналь.
— Уже?
Аугусто вдруг охватила гнетущая тоска, но он тут же заглушил ее в себе. «Со мной ничего не случится», — подумал он.
На рассвете шесть вражеских истребителей обстреляли их с бреющего полета. Съежившись, притаились в окопах, но рокот моторов быстро растаял вдали.