— Это же черт знает что! Так дело не пойдет! — возмущался Луиса.
— Да плюнь ты!
— Ну нет, Гусман! Согласись, что это черт знает что! Какое они имеют право? Сволочи! Уж если посылают на бойню, то пусть хоть сперва покормят!
— Ладно, пойдем лучше пройдемся.
Ночь была темная, хоть глаз выколи. Улочки утопали в грязи. Они непрерывно спотыкались о наваленные повсюду груды камней. Луиса не переставал молить какую-то чепуху, время от времени сдабривая ее ругательствами. Аугусто не слушал его. По дороге им то и дело попадались марокканцы, легионеры, фалангисты, пехотинцы… Они пели хриплыми, надтреснутыми, нередко пьяными голосами. Двери домов были заперты и зловеще чернели. Лишь в немногих окнах дрожал тускловатый, желтый свет, но в кромешной тьме даже он казался порхающим золотистым мотыльком.
Вошли в трактир. Шум, гам, полно народу. С трудом пробились к стойке. Еды никакой.
Луиса с упреком взглянул на Аугусто.
— Так, а теперь что будем делать? Даже за свои деньги не пожрешь. Теперь что ты скажешь?
Аугусто сделал усилие, чтобы не расхохотаться. Луиса смотрел на него немигающим взглядом. Аугусто заметил, что рот и глаза Луисы словно подтянуты к остренькому носику. «Похож на мышь», — подумал он.
Поскольку Аугусто молчал, Луиса обратился к официанту:
— Дай-ка нам глоток чего-нибудь! Вино было красное, густое, как кровь, и очень терпкое. Расплатившись, отправились спать. Аугусто думал о войне. На ум приходили книги, которые он когда-то читал, фильмы, которые видел. «Люди на войне гибнут. Многие из нашего батальона тоже погибнут». Какая их ожидает смерть? Как все это произойдет? «Многие погибнут». Ему хотелось сосредоточиться, хорошенько все продумать, проанализировать. «Многие погибнут». Он механически повторял эту фразу, даже не вдумываясь в истинный смысл ее, не отваживаясь задаться вопросом: «А что-то станется со мной?»
Не успел он заснуть, как скомандовали подъем. Выступление было назначено на два часа ночи. Солдаты строились медленно, все были сонные и ежились от холода.
Колонна безмолвно двигалась в темноте. Аугусто столкнулся с Патрисио, когда становился в строй. Его подмывало спросить: «Интересно, что-то нас теперь ждет?», но он промолчал. Патрисио и Луиса побывали в Альто де лос Леонес. Они нарассказали всяких ужасов. Аугусто принялся напевать вполголоса песни, которым его обучили:
Везет пилот пилюли, пилюли, пилюли, везет пилот пилюли, чтоб на Леон кидать, и хочет из рогатки, рогатки, рогатки, и хочет из рогатки казарму обстрелять…Он улыбнулся, вспомнив задор, с которым пел эту песню Патрисио, а также слова Луисы:
— Куда симпатичнее другая… — и тут же, фальшивя, затянул:
Социалисты и коммунисты, в лагере вашем слезы и стон: бедные красные месяц за месяцем все собираюся взять Леон. Хоть я и враг ваш, но все же советую: вы позабудьте ярость и гнев, в зоологический сад отправляйтесь и поглядите, как выглядит лев.[2] Вот вам успехи Народного фронта!..Аугусто продолжал упрямо напевать. Рядом, в темноте, шли люди. Полная тишина, топот ног, и он, шагающий со своим подразделением. Все казалось удивительным, совершенно неожиданным. «Еще несколько месяцев тому назад я…» И тут же упорно наползали слова: «Везет пилот пилюли…»
Командир батальона был расположен к Аугусто и потому не оставлял его в покое.
— Прибыл в ваше распоряжение, господин майор. Ваш приказ выполнен.
— Прекрасно. Теперь отправляйся во вторую роту и…
«Отправляйся в… Отправляйся в…» Аугусто сновал между тенями. Спотыкался о камни, падал в какие-то ямы, царапался о кустарники. Пот лил с него градом. Вещевой мешок, казалось, был наполнен свинцом. Шинельная скатка душила. Подсумки с полным комплектом боеприпасов били по пояснице, а огромный кинжальный штык путался в ногах.
Оба батальона выстроились в колонну. То спускались в овраг, то подымались на холм. Колонна растянулась. На поворота она извивалась и ползла в полном молчании.
В пути находились уже несколько часов. Близился рассвет. Дул холодный, сырой бриз, напоенный запахом тимьяна. Небо было безоблачным. Взошло солнце. Наступил день, свежий, ясный, прозрачный, как горный ручей.
В половине восьмого достигли позиций. Их держала горстка бородатых людей, грязных, оборванных. Колонну встретили радостными криками.