Кроме него на чердаке было еще двое вооруженных, администратор команды Александр Тукманов и один из трех подчиненных Мышалова, врач-травматолог из института Приорова Зураб Орджоникидзе. Оба были людьми не робкого десятка, а последний так и вовсе оказался еще и хорошим стрелком.
Для Орджоникидзе это была первая заграничная поездка в роли врача сборной Советского Союза по футболу. Зураб Гивиевич считался большим специалистом по травматологии и ортопедии. Его «клиентами» в сборной было сразу несколько футболистов, включая и Славу Сергеева. Во время лечения Сергеева у них в институте Орджоникидзе много сделал для того чтобы тот как можно быстрее смог вернуться к тренировкам.
И Зурабу Гивиевичу, как и всем остальным, не давал покоя вопрос — что же случилось с главной советской звездой? Потому что здесь, на чердаке, собралась вся советская делегация, за исключением подчиненных капитана Костенко, которые приняли свой последний бой несколько часов ранее и пали, прикрывая бегство своих подопечных сюда, на чердак. Ну и не было еще и Сергеева.
И учитывая то, что снизу постоянно слышалась стрельба и даже несколько взрывов гранат, иллюзий никто не питал, скорее всего, Слава погиб. И хуже всего было то, что если ситуация не изменится, то к нему присоединится еще целая группа советских футболистов, тренеров, врачей, массажистов, администраторов, да собственно всех, включая и тех сотрудников гостиницы «Бая Фелис», которые вместе с русскими укрылись здесь, на чердаке.
Орджоникидзе подошел к Мышалову и тихонько спросил, нужна ли тому его помощь. Савелий Евсеевич только отмахнулся какая уж тут помощь? Ничего сверх того, что уже сделано, сделать нельзя. Сейчас Иванову требовалась больница, раненым футболистам, тому же Игорю Добровольскому, который то терял сознание, то приходил в себя уже несколько раз из-за тяжелой закрытой черепно-мозговой травмы, тоже.
Вратарь сборной и киевского «Динамо» Михаил Михайлов сидел в углу с перемотанной грудной клеткой. Сразу же после того, как сборная СССР забаррикадировалась на чердаке, врачам команды пришлось в буквальном смысле спасать Михайлова из-за напряженного пневмоторакса. Спартаковец Бубнов тихонько стонал рядом из-за боли в сломанной и простреленной ноге. Зенитовец Ларионов, как и Добровольский, то приходил в себя, то снова терял сознание из-за очень похожей травмы — у него, как и у юного торпедовца, тоже была закрытая черепно-мозговая травма. Еще один молодой игрок «Торпедо», вратарь Харин, получил несколько проникающих ранений в живот и левую ногу. Только чудом пули не задели жизненно важных органов, и жизнь молодого игрока хоть и была в опасности, но прогнозы были благоприятные.
Ну и сразу несколько сотрудников гостиницы тоже лежали то тут, то там — раненые и перевязанные.
Ну а коллега капитана Костенко, старший лейтенант Бессонов, который, как и его более старший товарищ, прикрывал отступление на чердак, десять минут назад скончался от обширной потери крови.
В общем, положение было отчаянным. К тому же еще и Мышалов вдруг ощутил острую боль в груди и с ужасом понял, что и он присоединился к Иванову — у врача сборной Советского Союза точно так же, как у Валентина Козьмича, начался инфаркт.
— Зураб… — прохрипел Мышалов, хватая Орджоникидзе за рукав. — Тебе придется… всех тянуть…
— Не говорите глупости, Савелий Евсеевич, — отвечал Орджоникидзе, но в глазах его читалась паника. — Вы поправитесь, просто нужно…
— Слушай внимательно, — перебил его Мышалов, чувствуя, как силы покидают его. — У Иванова обширный инфаркт, У Добровольского и Ларионова — ЧМТ…
Мышалов не договорил. Резкая боль заставила его согнуться пополам.
— Савелий Евсеевич! — Орджоникидзе помог ему лечь на импровизированные носилки из матрасов. — Держитесь! Я сейчас дам вам нитроглицерин!
Зураб Гивиевич никогда не думал, что его первая командировка со сборной обернется кошмаром. Еще час назад он был обычным травматологом, чьи самые серьезные проблемы — это переломы и растяжения. А теперь на его плечи легла ответственность за жизни восемнадцати человек.
— Что будем делать, товарищ капитан? — спросил он Костенко, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Если будем так сидеть, то у меня на руках через пару часов будет полдюжины трупов.
— Как будто у нас есть варианты, — усмехнулся Костенко. — Вниз нам не пробиться — всех положат. Так что сидим, ждем и надеемся на лучшее.