Бог, который следил и предупреждал об опасности, пока его послушница и напарника пропала в темном переулке, убрала платье, парик и прочие вещи Мадэлин Валуа в черный мешок. Темная кожа, инструменты и рапира появились из тайника. Юная леди — худая брюнетка с хорошими чертами — выбравшаяся на стену и повернувшаяся к поместью Риттье, почти не была похожа на аристократку.
— Хорошо, Ольгун, теперь повеселимся? Подождем. Что? Конечно, ожидание — весело! Почему тогда его так много? Как для бога, у тебя плохо с логикой, — а потом. — Вообще-то я знаю, когда ты строишь гримасы.
Ольгун изумленно притих, и Виддершинс оставалось только ждать (что не было веселым, что бы она ни говорила богу или себе). Она следила, как активность в поместье утихает.
Витражи стоили больше, чем работник Давиллона мог заработать за годы. Они отбрасывали радужное сияние на святилище. Сияние луны и звезд, а еще дюжины фонарей отбрасывало на скамьи и подушки святые символы и сцены. Чаще всего, конечно, повторялся символ короны и солнца Верколя, но была и золотая пирамида Геррона, серебряное лицо Демаса, белый крест Банина, кровоточащая ладонь Тевелера и не только. Эти боги встречались в Давиллоне чаще всего, но все божества Священного соглашения — все 147 — были где-то представлены.
Тут, в соборе Высшего принципа, в сердце религии Давиллона, меньшего быть не могло.
Благовония и свечи выдыхали жирный дым, оставляющий сладкий аромат под куполом. С возвышения впереди святилища доносился мелодичный голос священника, литания была знакомой, как его имя.
Эту литанию редкие слышали. То, что в соборе было мало людей, не удивляло: полночная месса редко была людной, даже в лучшие времена. Но эта ночь — как было уже два времени года — была не лучшей, как и во всем Давиллоне. Этой ночью священник и его помощники превышали по количеству тех, кто пришел.
Днем было не намного лучше.
С балкона над святилищем, в тени, незаметный для пришедших, смотрел старик, его глаза были красными от непролитых слез. Ансель Сикар всегда любил свою Церковь, как и многих богов, которых имел честь представлять. Но за полгода в роли епископа этого города он полюбил и Давиллон. Ему было не по себе видеть, как тело и душа, город и церковь не ладили.
Он был крупным мужчиной, но похудел в последнее время. Его редеющие волосы и борода, что раньше были с проседью, теперь поседели так, что осталось лишь несколько темных участков. Казалось, даже его белая сутана стала тусклой и бесцветной, хоть в менее эмоциональные моменты он понимал, что это уловка разума.
Епископ Сикар поцеловал кончики пальцев и протянул к самому большому из окон с витражом, а потом повернулся и пошел к ближайшей лестнице. Его шаги отражались эхом, пока он спускался, переча ритму его быстро бьющегося сердца. Сквозь тяжелую дверь, по мягким коврам он прошел в небольшое скопление комнат, где он жил в соборе.
Тут он замер на пару мгновений, чтобы сменить сутану на простую тунику и штаны — эту одежду он не носил больше десяти лет — и забрать сумку желтого пергамента и старых книг в кожаном переплете.
Он не замирал, чтобы не засомневаться в своих действиях. Он давно смирился с этими тревогами.
И он пошел по коридорам, попал на улицы Давиллона. Часовые — солдаты церкви и городская стража — следили за городом, еще одна преграда между священным и обычным. Но эти мужчины и женщины, хоть умелые, защищали от вандалов и угроз снаружи, никто не подумал странного насчет старика, что уходил с полночной мессы. Может, они его вообще не заметили.
Покинув собор, Сикар огляделся. За месяцы, что он был тут, он мало ходил один. Всегда со свитой, обычно в карете, он и не запоминал план города. Он не ходил по городу один и в темноте.
Без защиты.
Тревога скользнула по спине Сикара голодной змеей, но он быстро отогнал это. Он был в доме раньше, помнил дорогу. Он не заблудится, если будет внимателен.
А воры и другие опасности города? Или он дойдет до района Дунбрик, или нет. Или боги одобряли его действия, или нет.
Или те личности, с которыми он встретится, или сдержат обещание, или нет.
После относительной тишины собора шум города, даже в позднее время, был шоком. Торговцы продавали вещи по городу, готовились к утру, а некоторые продавали украденное, незаконное, просто неприемлемое в обществе. Сикар улыбнулся в изумлении, задумавшись, что сделали бы эти торговцы, если бы знали, что предлагали новому епископу города.
Его путь задевал район рынка и другие людные улицы, но немного, и его почти не тревожили ночные обитатели Давиллона. Он уловил запах пота, сухого навоза и других гадостей лишь на миг.