Попытки коммунизма уничтожить индивидуальность в любых ее проявлениях во все времена существования советской власти вызывали сопротивление. Это сопротивление принимало разные формы и всегда беспощадно подавлялось власть имущими.
В 60-е годы в стране сложилась своеобразная психологическая ситуация. В воздухе появился запах свободы. Несмотря на разгон Хрущевым выставки художников-модернистов и примененные для этого бульдозеры, выставка все-таки состоялась, и никто из художников не был арестован и упрятан за решетку. В стране начали издаваться кое-какие переводные книги. Пусть они были изрезаны цензурой и выходили в свет крошечными тиражами для специалистов — это был все-таки какой-то источник другой, не советской, информации. Многим удавалось сквозь помехи в эфире слушать западные голоса с обрывками сведений о незнакомой и манящей культуре, в их числе была, разумеется, и информация о молодежной революции и LSD-25.
В конце 60-х появился феномен самиздата. Причем передававшиеся в нем из рук в руки жуткие машинописные копии (а позже и знаменитые «ксероксы») запрещенных книг и статей имели разную опасность для своих читателей. За чтение и распространение «политического» самиздата можно было попасть в тюрьму на срок от пяти лет. На распространение же самиздата психологического власти смотрели «сквозь пальцы», и достать, во всяком случае в больших городах Союза, «ксероксы» книг все тех же К. Кастанеды, Джона Лилли или С. Грофа не представляло ни особого труда, ни опасности.
У автора, подростка начала 70-х годов, уже тогда складывалось впечатление, что существует негласная установка властей — не препятствовать распространению «психоделической» и мистической литературы, появлявшейся в самиздате. Периодически, например при появлении «психоделических» книг в некоторых вузах, складывалось впечатление, что они распространяются не без участия «органов» безопасности.
Нужно сразу сказать, что это не имело никакого отношения к православным книгам, даже к работам русских религиозных философов; эти труды приравнивались к политическим, за их распространение можно было угодить за решетку. То же самое относится и к библиотекам. В Ле-нинке (Государственной публичной библиотеке СССР им. В.И. Ленина) западные издания Кастанеды или Гурд-жиева получить было достаточно просто, а православные и богословские издания, не говоря уже о «политических», — практически невозможно.
Создавалась удивительно двойственная ситуация. С одной стороны, большому количеству людей не хотелось становиться «одномерными» людьми Маркузе, и они пытались сопротивляться одуряющему однообразию советской жизни. С другой стороны, практически никто из этого поколения не представлял себе в реальности, что такое жизнь в свободном обществе (так, как это теперь понимаем мы с вами).
Условия советского существования были в общем-то тепличными. Действительно, каждый мог быть уверен, что он будет иметь какую-либо работу, а вместе с ней и нищенскую, но позволяющую как-то существовать зарплату. Некий унылый прожиточный минимум был гарантирован.
Человеку ищущему можно было не тратить время на проблему заработка на хлеб насущный. Для огромного количества советских служащих работа сводилась к бессмысленному просиживанию рабочих часов и практически не отнимала ни физических, ни душевных сил.
Вместе с тем страшная тень КГБ — отчасти истинная, отчасти мифологическая, обусловленная тем самым «страхом ведьм» (истинному КГБ не было никакого дела до большинства «духовных диссидентов»), — служила абсолютным запретом для какой-либо реальной, социальной или политической деятельности.
Складывается впечатление, что власти сознательно оставляли молодежи только одно — «психоделическое» — направление, «последний клапан» для духовного сопротивления.
Интерес к нему усиливался как разнообразными слухами, долетающими с Запада сквозь хрипы радиоприемников (примерно половина передаваемой «голосами» в 70-х годах информации была посвящена проблемам психологии и мистики), так и действовавшим со сталинских времен тотальным запретом всего, что было связано с познанием собственной личности.
Все упомянутые обстоятельства привели советских искателей тайного духовного знания к весьма своеобразной отечественной «психоделической революции». Однако сами «психоделики» — конкретные химические вещества — играли в ней малую, почти незаметную роль.